Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки

— Черт бы побрал твоего дядю и все его семейство! — рявкнул месье Стефан. — Нет, ты лучше скажи мне: какого дьявола ты накупил такую прорву продуктов? Я вчера холодильник открыл и чуть было не обомлел! И куда столько продуктов? А? Что молчишь? Даже ананасы купил! Ты что, негодяй, разорить меня хочешь!

Бедный Жак, исполнявший в доме своего нанимателя такие разнородные должности водителя и повара, съежился и пролепетал:

— Так ваша дочь, Лиз, просила, чтобы…

— Черт знает что! А если бы она попросила тебя купить Лувр, ты что, побежал бы вприпрыжку исполнять это идиотское требование? Пусть не строит из себя великосветскую парижанку! Пусть помнит, что ее отец родом из Сибири, где ваще никто и не подозревает, что существуют на свете ананасы, бананасы и прочая буржуйская отребень!

Месье Стефан уехал из России много лет назад, когда об «ананасах-бананасах» в Сибири действительно были наслышаны куда меньше, чем, скажем, об ЛТП и всесоюзном коммунистическом субботнике. Его работник Жак, как уроженец парижского предместья, о России и вовсе не имел понятия и полагал, что по улицам русских городов ходят медведи в ушанках и валенках, распивающие рюсский водка. Поэтому он насупился и проговорил:

— Месье Стефан, то мы-то, слава богу, во Франции, поэтому… почему бы не отметить день рождения мадемуазель Элизы как полагается? Все-таки двадцать пять лет. Юбилей. Четверть века, стало быть, — добавил он с неким намеком на торжественность, но это пышное чувство было враз сметено, как одуванчиковый пух порывом ветра, агрессивным окриком хозяина:

— Вот именно! Вот именно: четверть века! Другие в ее возрасте давно живут отдельно от родителей, учатся, работают, помогают отцу-матери, а эта толстая квашня, — месье Стефан снова прибавил несколько пышных синтаксических конструкций на родном языке, — а эта жаба сидит на шее у доброго папочки и только и знает, как залезать в кошелек да в холодильник, причем — в мой кошелек и холодильник!! Потому что своих у нее нет и не предвидится! Да, Жак… а тебе я хотел сказать, что ты уволен!

— Но позвольте… — начал было тот, но хозяин уже повернулся к нему спиной и снова начал было разглядывать капот, страдальчески вздыхая и нацеливаясь было прокрутить в своих скупердяйских мозгах, во сколько ему обойдется капитальный ремонт чудовищной царапины на краске… но как раз тут он дернул нижней челюстью и закинул лохматую голову так, словно хотел, чтобы его затылок пришел в тесный контакт с позвоночным столбом.

Потому что он увидел, как по дорожке сада прямо по на направлению к нему, месье Стефану, направляются трое молодых людей, чью наружность хозяин счел бы подозрительной, одежду — вызывающей, а выражение лиц — угрюмым и не обещающим ничего хорошего.

Все трое были наряжены в пестрые шелковые рубахи и одинаковые кожаные штаны, потому чем-то походили на бродячий филиал цирковой труппы; дополнительный колорит внешнему виду молодых людей придавали длинные, ниже плеч, волосы. У одного, идущего первым мордастого детины, чем-то смахивающего на безобразно разжиревшего Жана-Поля Бельмондо в молодости, волосы были распущены, у второго стянуты в сальную косичку и обсыпаны какой-то блестящей пудрой, а третий, губастый негр с плоским широченным носом, красовался с дредлоками, то бишь многочисленными мелкими косичками.

Что, надо сказать, придавало ему откровенно бандитский вид.

Рожа идущего первым детины была решительной и угрожающей. Он протащился через клумбу, вбив какой-то плюгавый цветок глубоко в чрево земли, и вот тут месье Стефан не выдержал:

— Да что же ты творишь, болван?

«Болван» глянул на хозяина: сквозь крону внушительной яблони на него выплывало красное лицо месье Стефана, бугристый обезьяний лоб, по которому муравьями ползали попеременно то вертикальные, то горизонтальные складки, и над лбом в пышной хаотичной позиции, известной в России под наименованием «взрыв на макаронной фабрике», — парящие кудлы.

Зрелище было еще то.

Детина сразу же замедлил шаг. Так, что идущий следом нигер тупо вписался носом в его затылок.

— Папа… — выговорил детина, обходя дерево, — я это… тут…

— Я вижу, что ты тут! — перебил его месье Стефан. — Более того, ты тут топчешь мои клумбы, а не ты на них горбатишься!

«Еще чего не хватало, старая ты жопа,» — подумал волосатый сынок месье Стефана, но вслух сказал, разумеется, совсем другое:

— Папа, я случайно. Ты же знаешь, я люблю цветы. Природа там всякая, птички, попугаи… крокодилы. Я думал, что ты в доме.

— Нет, не в доме, — резким неприятным голосом выговорил месье Стефан. Тембр этого голоса резко поменялся: с поваро-шофером Жаком он говорил внушительным тягучим басом, словно мешал кисель, изредка роняя в этот кисель вишенки отборных русских ругательств. С сыном же месье Стефан говорил мерзким петушиным фальцетом, даже подскакивая от переизбытка эмоций и усиленно гнусавя в нос даже больше, чем того требует акцентная тональность французского языка.

(В запасе у него еще имелся скрипучий голос с дребезжащими стариковскими интонациями, но его он приберегал для совершенно других случаев.)

— Нет, я не в доме, Николя, — внушительно повторил месье Стефан. — А, как видишь, на лужайке. Я только что уволил Жака.

— Уволил? Жака? За что? — изумился Николя, прекрасно знавший, что во всем Париже со всей Францией в придачу не найдется второго такого идиота, чтобы за гроши совмещать работу шофера и повара, как то делал Жак. — Кто же у тебя теперь будет работать?

— А вот сам я буду работать, — упрямо сказал месье Стефан. — Да. Сам. И эту жирную дуру Элизу, твою сестру никудышную, заставлю. А то что у нее за работа… никакой корысти. Продавщица в забегаловке! — брезгливо фыркнул он, запуская в свои волосы не слишком-то чистую пятерню.

Месье Стефан стыдливо умолчал о том факте, что Элизе два раза предлагали перспективную работу, но для поступления на нее нужно было окончить короткие курсы и пройти платное тестирование. Щедрый папа счел, что полторы тысячи франков — это непосильная сумма для такого пожилого и одинокого холостяка, к каковым он себя жалостливо причислял.

— Она же хотела работать в России, — сказал Николя, переходя на довольно приличный, с легким акцентом, русский язык, — ты же сам говорил, что этот наш родственник из Петербурга предлагал ей работать у него в фирме. Как его — Астакхофф, что ли?

— Все они там, в России, — бандиты, — уклончиво ответил месье Стефан на родном же языке. — Нечего…

Если бы он читал булгаковское «Собачье сердце», то, бесспорно, подумал бы про себя, что именно таким тоном, каким только что были сказаны им слова про панбандитизм в России, Полиграф Полиграфович Шариков говорил профессору Преображенскому: «Ну нешто я не понимаю? Коты — другое дело… а слон — животная полезная…»