Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки

— Почему — закончить? — пролепетал Ваня.

— Да так. Не хочу портить тебе аппетит. Так во сколько ты закончишь ужинать и будешь пить грузинское вино?

— В… одиннадцать, — быстро ответил Астахов.

— Добро. До встречи. — И Иван Саныч услышал в трубке короткие гудки. Астахов передернул плечами и услышал словно вдалеке голос Осипа:

— Кто звонил, Саныч? Вот енти бандиты, которых поднял Рыбак? Да?

— Да, они. Я им назначил в ресторане «Арагви».

— А почему там?

— Потому что у нас там будет последний ужин в Петербурге? — Иван Саныч приложил руку ко лбу, а потом добавил упадническим тоном:

— И, быть может, вообще. Вот такие дела, Савельич.

— Ну, ты запел старую песенку, — ничуть не удивившись сказал Осип. — Типа: все пропало, ничаво нигде не стало, мы пропали, ну и вот. Ты не пузырься, Саныч. Говори толком. Почему именно в «Арагви»? Там же жутко дорого.

— А потому что мне Жодле там встречу назначил, — выговорил Иван Саныч. — Думаю, что Жодле не будет там лишним.

— Что-то ты мудришь. Знаешь что, Саныч? А давай-ка никуда не пойдем. Давай-ка заберем у твово бати новые паспорта и свалим отседова в Финляндию. До ее, до Финляндии, стало быть, рукой подать. Доберемси, разберемси. А оттуда из Хельсинок ентих — до Парижу и дунем.

— Нет, — твердо выговорил Иван Саныч, — я уже решил. Ты, Осип, если хочешь, можешь не идти. Я один пойду. — Он выпил еще текилы, а Осип синхронно с ним хватил водки. — Можешь не идти, я не обижусь. Ты, Осип, езжай… езжай в Париж. Ты у нас молодожен… зачем тебе жизнью рисковать. А Ваня Астахов, он как-нибудь того… прорвется. Как там у Высоцкого-то… ты ее все время в Питере поешь, как в Париже пел про «Марусю в енституте Сикли-хва-сов-скова»… как она: «Зря ты, Ванечка, бредешь вдоль оврага, На пути — каменья сплошь, резвы ножки обобьешь, бедолага!»

— Да харош тебе, Иван Саныч! Не юродствуй, чаво уж ты вот?

— «Стал на беглого похож аль на странни-ичка. Может, сядешь, отдохнешь, Ваня-Ванечка?» — тоскливо провыл Астахов-младший. — Горемы-ы-ычный мой… дошел ты до краешка-а… тополь твой уже отцвел, Ваня-Ванюшка!

— Не, ну Саныч, хватит тебе, что ли! Как маленький, честное слово! — возмутился Осип, а потом, одушевленный то ли действительно хорошим чувством, то ли водкой, а, скорее всего, и тем, и другим вместе, подошел к Ване и, обняв его так, что шершавые ладони впились в астаховскую спину, проговорил:

— Ну ты чаво говоришь, Ванька? Уехать без тебя? Да хватит тебе! Мы ж с тобой теперь роднее, чем ты с отцом своим! Мы ж с тобой уж почти родственники.

— Ну да… двоюродный кисель соседнему забору.

— Да какая разница? Если я женюся на Лизке, то ты мне будешь шурин… м-м-м… двоюродный. Да ничаво, енто даже у Семеныча, который только не Гарпагин, а Высоцкий — сказано: «Па-аслушай, Зин, не трррогай шурррина… какой ни есть, а он родня!» — Осип так разошелся, что почти точно повторил характерный тембр и интонации знаменитого барда. — Да и вообще, родня не родня — чаво уж теперь роднями чиниться? Глупство енто… Куда ж я без тебя? Мне без тебя… мне без тебя никуда.

Ванино лицо просветлело.

— Правда? — выговорил он. — Ты это честно, безо всякой этакой подковерной хрени… говоришь?

— Устал ты, Саныч, — серьезно сказал Осип. — Устал. Молодой еще совсем, а уже такой усталый. Сколько там тебе лет?

— Будет двадцать шесть. Девятнадцатого октября.

— Вот и ладно. Значит, будет двадцать шесть. — Осип качнул головой, потом выпил водки прямо из горлышка, а затем произнес:

— Надо, чтобы эти двадцать шесть в самом деле исполнились. Хочешь, в Париже, хочешь, у тебя на родине — в Питере. Но чтобы исполнились. Нет, ты так не смотри и не думай, что я пьяный. Я на самом деле так думаю и тебе того желаю. Мы же почти родные. Так что ты, Саныч, меня не обижай. Мы с тобой будем до конца.

— До победного конца, — хрипло присовокупил Ваня.

— Так нельзя…

С этими глухими словами, похожими на всхлип, черный человек остановился напротив массивного фасада ресторана «Арагви».

Сейчас он действительно соответствовал эпитету «черный», потому как был одет в черную рубашку и черные же джинсы, только что купленные им в «секонд-хэнде» за сто десять рублей. Он приклеил себе черные же усы и надел темные очки и черную шляпу a la Боярский.

Черный человек чувствовал себя омерзительно.

Его подташнивало. Живот пучило, и ему то и дело приходилось напрягаться до мути в глазах, чтобы… чтобы… в общем, чтобы сто десять рублей, уплаченные за секонд-хендовые джинсы, не пошли коту под хвост.

Черного человека раздражало все. Особенно то, что простейший «жучок», впаренный в квартиру, где остановились Астахов и Осип, работал с жуткими перебоями! Все, решительно все умение ушло вместе с молодостью, вздохнул гость из Парижа. Даже прослушивающее устройство самой элементарной системы не удается наладать нормально!

Хорошо еще, что удалось разобрать: встреча назначена в ресторане «Арагви».

Нужно заканчивать работу в Питере. Он втянулся, его засосало, он не рассичтал своих сил. Это удручало.

Хотелось вернуться в Париж.

…Нет, с желудком в самом деле что-то не так. Еще с тех пор, как он съел это проклятое моржовское сало с комплекте с астаховским йогуртом. Черт бы их побрал! Накатившее расстройство желудка застало его в самый неподходящий, в самый роковой, самый решающий момент: когда он, закусив губу от напряжения, дважды выстрелил в Магомадова.

А потом была бешеная, смехотворная, идиотская скачка по ступенькам до туалета «Падуи» — лишь бы успеть, лишь бы добежать до… лишь бы!.. Черный человек сам не заметил, как едва не столкнулся нос к носу с Моржовым и Астаховым, и Моржов, к счастью, не признавший его, гаркнул в спину сочное и полновесное:

— Промой зенки… за-сра-нец!!

Это было бы смехотворно и жутко — провалиться из-за простого расстройства кишечника! Неслыханно.

Черный человек тяжело вздохнул. Да, здоровье уже не то, и эта проклятая сероводородная отрыжка, и вообще прескверно… питерская погода опять расстаралась, и дождь заливал очки, затекал за шиворот, и отвратительно чавкала, облизывая его ботинки, мутная поточная вода по мостовой.

Но что же, что же делать? Ну нельзя же, в самом деле, браться за опаснейшую и серьезнейшую работу с оглядкой, смешно сказать — на унитаз? Нужно как-то… нужно как-то контролировать все это.

Зачем он взял это проклятое мерзкое сало? Да еще съел его вместе с йогуртом и просроченной ветчиной, чтобы вот так, третий день… ну за что?!

Как решить проблему.

Черный человек остановился и хлопнул себя по лбу, как будто убивал назойливого комара. Господи, да как же он сразу не догадался! Это же так просто! Если Магомет не идет к горе, так гора идет к Магомету. Пусть сам Жодле заглянет в туалет «Арагви», причем так, что можно будет рассчитать время этого посещения.