Ольга Степнова - Изумрудные зубки

– Не звонит твой бывший-то? – спросила Сычева.

– Нет. Как развелись тогда в загсе, так я его и не видела. – Таня с аппетитом принялась за салатик.

– Наверное, женился уже. – Сычева вооружилась ножом и придвинула к себе мясо.

– Мне все равно. Вернее, я была бы рада, если бы Глеб нашел себе хорошую женщину.

– Танька! – возмутилась Сычева. – Что ты говоришь?! Ты хочешь сделать несчастной еще одну хорошую женщину?

Таня засмеялась.

– Нет, не хочу. Но я не сказала бы, что он сделал меня несчастной. Ты знаешь, я даже ему благодарна! Наверное, некоторых из нас нужно хорошенько повозить носом в грязи, чтобы внутри проснулся зверь по имени Гордость.

– И как твоему Флеку живется рядом с этим проснувшимся зверем?

– Отлично! Он холит его и лелеет. И его мама моего зверя лелеет, и Вовчик, и Анжела Сергеевна, и Вася и даже глухонемой садовник. Понимаешь, вот живут вместе много людей, некоторые друг другу даже не родственники и самозабвенно лелеют друг в друге и гордость, и самолюбие, и амбиции, и даже капризы. Это восхитительное чувство, когда тебя не только любят, но и бесконечно уважают! Так что Глебу я благодарна. Попадись мне в самом начале Флек с его мамой, Вовчиком, Анжелой Сергеевной, Васей и садовником, я никогда, может быть, и не оценила бы, какими драгоценностями владею. Вот! – Она засмеялась и неожиданно вдруг добавила: – А у меня мама с папой поженились.

– Поздравляю!

– И я поздравляю! – раздалось рядом. – С Татьяниным днем!!

Они резко подняли головы и завизжали. На пороге кабинки стояла Татьяна – загорелая дочерна, с блестящими глазами и какими-то невиданными украшениями на шее, на запястьях, в ушах.

– Ты откуда?! – в один голос заорали Тани и стали тискать ее, щупать и целовать.

– Из Африки. Сегодня только с Тарасом прилетели. В Москве пробудем неделю, потом – в Индию.

– Как ты нас нашла? – пробормотала Сычева, ощупывая ожерелье из кожи, дерева и еще чего-то экзотического и непонятного.

– Так Татьянин день же! – засмеялась Татьяна. – Мы же договаривались праздновать его вместе! Я специально Тараса уговорила на день раньше вылететь, чтобы успеть. А где вас искать? Конечно же в «Табуне»! Я даже звонить вам не стала. Мне Пашка сказал, что вы тут каждую пятницу что-нибудь отмечаете. Он теперь в общежитии при школе милиции живет. Кажется, его научили меньше болтать.

– Девки! – провозгласила Сычева и подняла полный бокал. – Предлагаю выпить за женскую дружбу – самую дружную дружбу в мире! Кстати, – шепотом сказала она, – Карантаев тут как-то сказал, что наши изумруды до сих пор не нашлись. Знаете, как их зовут федералы? «Танькины фиги»! Три камня – три фиги. Говорят, сложилась легенда, что их нельзя разлучать...

Глеб заказал пятьдесят грамм коньяка.

Пятьдесят – потому что вечером еще нужно писать редакторскую статью в номер, а с утра провести планерку.

Руководящая должность давала не только свободу и деньги, но накладывала массу ответственности и ограничений.

Глеб позволил себе вечером забежать в ресторан, съесть легкий ужин, выкурить трубку и... выпить только пятьдесят грамм коньяка.

Когда расслабляющее тепло из желудка перекочевало в мозги, Афанасьев вдруг понял, что бесконечно устал. От суеты, суеты, суеты и... одиночества.

Увлечений у него не было, друзей тоже, и когда высвобождалось свободное от работы время, он понятия не имел, куда его деть. Раньше он это время заполнял женщинами – случайными, постоянными, на худой конец, женой, а теперь... Теперь внутри что-то сломалось, перегорело, кураж пропал, азарт исчез, и интерес доказывать самому себе, что он «самый-самый» тоже без следа испарился.

Осталась усталость и равнодушие.

Четыре месяца он жил только работой. Одиночество стало болезнью, которую он не знал, чем лечить. Нет, кролик его любил. Радовался, когда он приходил домой, прыгал и тыкался мокрым носом в ладони.

Глеб подумал и заказал себе еще пятьдесят грамм коньяка.

С равнодушием надо бороться. И одиночество надо лечить. А то так и до психушки недалеко.

За соседним столиком сидела темноглазая, юная девушка. Она расстроено поглядывала то на часы, то на мобильный. Официант принес ей уже пятую чашку кофе.

Афанасьев проверил узел на галстуке, мельком глянул на свое отражение в зеркальной стене, встал и направился к девушке.

Его должен кто-то любить. Кроме кролика. Не к Моне Лизе же в самом-то деле ему возвращаться!

– Здравствуйте, – улыбнувшись, сказал он девушке. – Я холостой и небедный редактор одной известной газеты. Хотите скрасить мое одиночество на ближайшие сорок лет?

– Хочу, – засмеялась девушка. – Вы даже не представляете, как хочу!

Соседка была просто прелесть!!

Лет сорок пять, высокая, черноглазая, с ямочками на щеках.

Платье трещало у нее на груди, и на бедрах трещало, а тонкую талию перехватывал узенький поясок. Звали ее смешно и зазывно – Марийка.

Прелесть, а не соседка.

Оказывается, именно такие женщины ему нравились – яркие, дерзкие, веселые брюнетки. Просто он никогда себе в этом признавался.

Михаил Гаврилович широко улыбнулся. Теперь он все время широко улыбался, потому что рот украшали тридцать два ровных, белых, крепких зуба. И это была не какая-нибудь там вставная челюсть, а настоящая металлокерамика.

Мечта ликвидатора!

– Здрасьте, Михаил Гаврилович! – смущенно сказала Марийка и шагнула через порог в дом. На вытянутых руках она держала поднос, прикрытый белой льняной салфеткой. – А я ватрушек вот... – Она вдруг совсем смутилась и покраснела. – Но вы, наверное, ватрушки не любите...

– Люблю я ватрушки, люблю! – Михаил Гаврилович приобнял соседку и провел в комнату.

Прелесть это был, а не дом.

Просторный, светлый, в два этажа, с застекленной террасой, высоким крыльцом и ухоженным садом.

А еще этот дом находился в Крыму, в ста метрах от моря, и это было даже не из разряда мечты, а из разряда фантастики. Повезло ликвидатору. Так повезло, что думать об этом было и сладко, и страшно – вдруг очнется, проснется, и не Марийки тебе с ямочками, ни ватрушек, ни дома, ни сада, ни металлокерамических зубов на титановых штырях.

– Садись, Марийка, сейчас мы винца с твоими ватрушками выпьем. Любишь винцо?! – Михаил Гаврилович достал из буфета бутылку вина, бокалы и коробку шоколадных конфет.

– Люблю, – еще больше покраснела Марийка. Не такая уж она бойкая, смущается, как девчонка.

Какое же это блаженство, когда молодая, красивая женщина стесняется тебя, словно школьница на первом свидании!

Марийка была вдова, это он точно знал – спрашивал у Лешки-электрика. Еще Лешка сказал, что Марийка баба хоть с виду и легкомысленная, но хозяйка хорошая и на кого попало не кинется. Только на мужика с деньгами и положением.