Ольга Степнова - Уж замуж невтерпеж

– Будешь смеяться, – она длинными ногтями подцепила тонкий ломтик лимона и отправила его в рот, – но Балашов однолюб. Другие бабы его не волнуют. При этом, он далеко не импотент. – Она мерзко хихикнула. – Ярик старше меня на десять лет. Мы познакомились в самолете, у меня все время что-то заедало – я то не могла открыть столик, то не получалось откинуть кресло назад. Сзади просовывалась какая-то анонимная мужская лапа, и все за меня делала. Мне было очень весело, особенно, когда принесли обед, и лапа протянула мне свою порцию конфет, которые подавались к чаю. Я не оборачивалась, не говорила спасибо. Был такой кайф от этой анонимности. Даже когда самолет приземлился, и все пошли к выходу, я не стала смотреть кто обладатель этой лапы. Я вышла, не оборачиваясь. А когда получила багаж, все та же лапа схватила мой чемодан. И тогда я на него посмотрела. Дорого одетый медведь, и за деланной жесткостью – очень сентиментальный. Мне это подходило.

Он сразу бросился изображать из себя принца – рестораны, цветы, подарки стоимостью с трехкомнатную квартиру. Мне это подходило. У меня тогда были очень затруднительные обстоятельства и ... еще кое-что. Короче, когда он, пыхтя от натуги, путая слова, сделал мне предложение, я легко согласилась. В том моем положении лучшего выхода быть не могло. Но даже к богатству быстро привыкаешь. И становится скучно. А с таким, как Ярик становится скучно вдвойне. В нем нет градуса, нет интриги. Самое захватывающее, на что он был способен – это та анонимная лапа, которая нажимала нужные кнопки в моем кресле. А потом – слюни и сопли, «люблю» и «только ты». Мокрогубый медведь! Я с ним шесть лет, и если бы не отрывалась на стороне, то стала бы воровать в магазинах. Скучно! Он делает огромные деньги, не выходя из кабинета, он хитрый и дальновидный в бизнесе, а то, что я родила семимесячного ребенка вполне доношенным, принимает за чистую монету. Он верит любому бреду, который я несу, возвращаясь домой заполночь, и ни разу не удосужился проверить, правда ли это. Только «да, Кирочка!», «конечно, Кирочка!». Скучно. И противно слушать. Сегодняшняя сцена – самое шикарное событие в моей семейной жизни. Самое шикарное! Мне нравится, когда мужики из-за меня дерутся. Из-за меня... – она остановила взгляд на бутылке виски.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Не знаю. Потому что пьяная. Потому что ты – случайный попутчик, которого я никогда не увижу потом. Потому что неизвестно, что дальше произойдет, и мне страшно и весело. Но все равно скучно. И тебе, снегурочка, этого не понять. Тебе не понять, – пьяно усмехнулась она. – Вряд ли тебе бывает скучно. Наверняка ты роешь землю носом, чтобы накопить себе на новые сапоги. Твой мужик наверняка алкаш, мать старая грымза, а ребенок неблагополучный, потому что у тебя нет времени им заниматься. У тебя лицо уставшей, измотанной бабы и руки уборщицы. Тебе не по зубам Балашов. Даже голой. Он никому не по зубам, кроме меня.

– Я не случайный попутчик, – сказала я, и тоже положила в рот лимон. Он оказался не бутафорией, стало так кисло, что выступили слезы. – Моя верхняя одежда в вашей спальне. Когда выйдешь отсюда, можешь проверить.

Кира резко встала и выплеснула виски мне в лицо. Я закричала от рези в глазах и, схватив огромную салатницу, метнула в нее. Она виртуозно уклонилась, нырнув под стол. Слезы текли у меня из глаз и, размазывая по лицу косметику, я повторила:

– Можешь проверить.

Внизу громыхнул выстрел.

– Это салют? – дрожащим голосом, из-под стола спросила Кира.

– Это выстрел, – не успокоила я ее.

– Наверное, Ярик палит в потолок, – сказала Кира не очень уверенно.

Мы помолчали немного, но ничего не происходило.

– Это еще неизвестно кто куда палит, – сказала я. – Чего ты так стучишь зубами под столом? Тебе все еще скучно? Я-то, действительно, не знаю, что это такое. У меня три работы, мама-инвалид и муж-алкаш, за которого я вышла только затем, чтобы у Васьки в графе «отец» хоть кто-то значился. Правда я никогда не пыталась обмануть мужа, что это его ребенок, только недоношенный. Вадик благородно его усыновил. И за это я долго расплачиваюсь – едой, квартирой, одеждой, и даже постелью. Сначала мне даже казалось, что я люблю его, так меня распирало чувство благодарности. Моя мама очень боялась, как наша семья будет выглядеть в глазах окружающих, если дочь родит без мужа. Она тоже очень ценит благородство Вадика и до сих пор дает ему каждый день деньги на бутылку и даже посылает за ней свою сиделку.

– Зачем ты мне все это говоришь?

– Затем, что жаль, не я сидела в том самолете шесть лет назад.

– Почему за нами никто не приходит? – не услышала Кира ответа. Она вылезла из-под стола и подошла к двери.

– Ярик! – громко крикнула Кира. – Виктор! Эй, есть кто живой?

В доме стояла могильная тишина. Обычно в такой тишине слышно как тикают часы, но они почему-то не тикали. Их просто не было.

– Эй! – снова крикнула Кира, но опять никто не ответил. – Они убили друг друга.

– Все может быть. И это будет самый шикарный эпизод в твоей семейной жизни. На его месте я пристрелила бы тебя. На это ушел бы всего один патрон, а так ему придется часто стрелять и устроить кладбище в подвале. Эту дверь никак не открыть?

– Нет, только снаружи и только ключом.

– А окно?

Я подошла к окну, отодвинула штору и посмотрела вниз. Там белел сугроб и росли маленькие елочки. Этаж был второй, не выше.

– Окно прекрасно открывается, – Кира подошла ко мне и, стуча зубами, легко открыла стеклопакет. Холодный воздух ворвался в комнату и я вспомнила, что кроме двух пушистых повязок на мне ничего нет.

– Холодно, – сказала Кира.

– И высоко, – добавила я. – В доме еще кто-нибудь есть?

– Нет. Я отпустила всю прислугу, а охрана пьянствует в своей будке у ворот. Отсюда далеко, метров сто. Я могу позвонить им, – она огляделась. – Нет, не могу, сумку с телефоном я бросила внизу.

– Нельзя никому звонить, дура.

– А что можно? – послушно спросила Кира.

– Можно попытаться вылезти в окно, и зайти в дом через дверь. Она открыта?

– Закрыта. Но у меня есть ключ... нет, нету, потому что сумку бросила внизу. Может, еще подождем? Кто-нибудь из них придет. Это бред, они не будут стреляться, в крайнем случае набьют друг другу морду. Медведь Балашов, конечно, может в запале дров наломать, но по сути, он тюфяк.

– Тюфяки в таких домах не живут. Тюфяки на чужих диванах лежат и обдумывают проект санатория в Заполярье.

– Что? – не поняла Кира.

Я высунулась из окна наружу. Холода я уже почему-то не чувствовала. Стена была ровная, кирпичная, но на расстоянии вытянутой руки из нее торчали какие-то металлические скобы, кажется, они шли до земли, и можно было попытаться использовать их как ступеньки.