Ольга Степнова - Уж замуж невтерпеж

– Пусти, ко мне папа приехал! – Эля еще не поняла, что с ней не играют.

– А шо тахое? – дама умудрилась еще больше выкатить глаза, став точной копией жены вождя пролетариата. Только в голубой норке.

– Открывай сейф! – приказал Виль Балашову.

– Сначала Эля и Алевтина Ивановна уедут домой!

– Я Изгаилевна, Ягих! Схольхо можно...? Шо тут за спехтахль? Хига!

– Мама, забери Элю и уезжай!

– Открывай сейф!

– Сначала Эля и Алевтина ... Ираклиевна уедут домой!

– Изгаилевна, Ягих! Ты не в Пагиже?

– Мама, забери Элю и уезжай!

– Да шо тахое? Хде Вихтог? Хига!

– Сейф!

– Я что – заложница?!! – до Эли первой дошел смысл происходящего.

– Шо? Хто это? – палец с неприлично крупным перстнем указал на меня.

– Виль! Мама!

– Сейф!

Говорила же я, что мы сделаем только хуже тем, что вернемся!

– Ай, у него ножик! – пискнула Эля. Она была бледненькой, но испуганной не выглядела. Между пальцами у Виля действительно блеснуло тонкое лезвие. Он левой рукой обхватил Элю за шею, а в правой зажал нож так, что острие упиралось девочке под подбородок.

Кира кинулась к Вилю и попыталась отвести его руку с ножом в сторону. Рука дернулась, не сдалась, у Эли на подбородке выступила алая капля крови.

– Хагаул! – простонала Алевтина Израилевна и, побелев, стала падать на пол.

Балашов, подхватил ее под норковые подмышки, пробормотал: « Не волнуйтесь так, Алевтина Исмаиловна!» и бережно уложил в глубокое кресло.

– У бабули давление, – сочла нужным объяснить Эля.

Одним прыжком Балашов оказался у сейфа, одним незаметным движением его открыл. Виль следил за ним неотрывно, рука с ножом подрагивала в страшном, убийственном тонусе. Кира обессилено опустилась на пол, к ногам любовничка.

Верю, она не хотела так далеко заходить. Верю, она не учла – у красавчика нет тормозов. С ним было не скучно, а для нее – это главное.

– Папа, мне вовсе не больно, – пискнула Эля.

Балашов смахнул с полки сейфа массу бумаг. Они веером спланировали на стол перед Вилем, часть из них упала к Кириным ногам.

– Она здесь, – задыхаясь, сказал Балашов, – я не знаю где точно, но здесь. Сунул в общую стопку.

– А можно снять эту шапочку, а то я чувствую себя полной дурочкой? – жалобно спросила Эля.

Виль громко заржал.

– Ищи, – приказал он Балашову.

– Виль, отпусти Элю, – пьяно пролепетала Кира, – мы так не договаривались.

– Мам, а вы как договаривались? – Эля сидела, неудобно вывернув голову, чтобы острие ножа не так больно жалило подбородок.

– Помоги мне, – Балашов поднял на меня глаза.

Я вопросительно уставилась на Виля.

– Давай, – милостиво согласился он.

Я подошла к Балашову, мы стали перебирать бумаги, делая вид, что внимательно читаем каждую. Руки у нас тряслись в унисон, как у двух психов на уроке трудотерапии. Я поднимала бумаги, которые лежали на полу, просматривала их и складывала в стопочку на подоконнике. Это были какие-то акты сдачи-приемки работ, счета-фактуры и прочая деловая дребедень. Не было только той самой главной бумаги, из-за которой детдомовский пакостник Виль лишил жизни трех человек и готов был проткнуть ножом тоненькую детскую шейку с еле заметной голубой жилкой. Жилка пульсировала сильно и часто, Эля боялась, но старалась этого не показать.

– Можно я сниму эту шапочку, а то... вдруг по ящику покажут, а я как дура с ушками! Я ради бабули ее одела.

Бумаг становилось все меньше. Балашов точно знает, что нужной здесь нет. И я это знаю. На что он рассчитывает? Струйка крови сбежала по подбородку на тонкую шейку, загустела, остановилась. Кира тихонько завыла, заплакала – пьяно, немножко картинно, но все равно искренне, потому что губы некрасиво поплыли, с глаз побежала косметика.

– Виль, ты не можешь, мы так не договаривались...

Я верю, она не хотела так далеко заходить. Я даже верю, она настолько сошла с ума от красавчика Виля, что ей плевать, что он просто электрик. Она пошла на безумную аферу, пошла на убийство, лишь бы ее Виль наелся сладкого. Только ребенка она не готова была поставить на карту. Но не учла, что у Виля нет тормозов. И именно поэтому с ним не скучно.

– Я все могу, Кирка! И мы много о чем не договаривались.

– Мам, мне совсем не больно. Можно снять шапочку? А то заложница с ушками...

Скоро закончатся все бумаги. Скоро последний лист, дрогнув в трясущейся руке, отправится в общую стопку. На что он рассчитывает?

– Пусть девочка снимет шапку! – тихо попросила я нелюдя. – Она взопрела.

– Ну пусть, – согласился нелюдь и отвел руку с ножом от тоненькой шейки – застежка у шапки была под подбородком.

Эля стала расстегивать пуговицу.

– Вот она! – вдруг закричал Балашов и протянул Вилю какой-то лист. В момент, когда Виль перевел жадный взгляд на бумагу, Эля сорвала с головы шапку и будто случайно попала острыми ушками Вилю в глаза. Балашов бросился на него, перехватил руку с ножом и подмял под себя. Эля вывернулась из схватки целой и невредимой, подбежала к Алевтине Израилевне и стала трясти ее за руку. Кира завизжала. Алевтина Израилевна, чуть приоткрыв глаза, увидела драку и снова лишилась чувств, в глубоком, удобном, кожаном кресле, успев шепотом прокричать «Хагаул!»

Драться Балашов не умел. Его спасал только рост и вес. Он придавил Виля к полу и пытался выкрутить нож. Я крикнула Эле: «Беги!», но девочка не тронулась с места, продолжая трясти дряблую руку в голубой норке. Жаль, что я босиком и не могу ударить острым каблуком по руке, в которой зажат нож. Я достала из кармана пистолет и прицелилась в голову Виля. Голова постоянно дергалась, и у меня было мало шансов попасть в цель. Когда Виль на мгновение замер, я нажала на курок. Сухой щелчок прозвучал насмешкой – естественно, эта большая дура, которую я весь вечер протаскала в кармане, оказалась не заряжена.

Балашов, наконец, справился с рукой, она разжалась, нож выпал, и я, как заядлый футболист, точным ударом ноги отправила его в противоположный конец кабинета.

– Эля, беги! – заорала я.

– Да куда? – крикнула в ответ маленькая девочка. – Прятаться в туалете? У вас, между прочим, пистолет не заряжен, а папа учил никогда не сдаваться! – Она схватила со стола бронзовую фигурку орла, размахнулась, и со всех своих детских силенок запустила ее в голову Виля. Орел попал в переносицу, кровь брызнула вялым фонтанчиком, заливая Вилю глаза. Наверное, Виль отключился, потому что Балашов легко заломил его безвольные руки, перевернул на живот, и сидя сверху, приказал мне: «Веревку!», будто был уверен, что все это время я таскаю веревку с собой. В ту секунду, когда я шарила по кабинету глазами в поисках какого-нибудь шнура, Кира схватила с пола орла и метнула его в Балашова. Орел тяжелым бронзовым клювом ударил Балашова в затылок. Пока я с ужасом наблюдала, как черные глаза встречаются у переносицы, Кира сграбастала со стола лист бумаги, который Балашов выдал за «тот», и со стремительностью скорого поезда вылетела из кабинета. Зря я ее недооценивала.