Григорий Лерин - Детектив из Мойдодыра. Том 3

Что вижу я! В руке Ромео склянка!

Так яд принес безвременную смерть.

О, жадный! Выпил все и не оставил

Ни капли милосердной мне на помощь!

(Вильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»)

Я стою в уголке и смотрю, как Ромка работает. И те, что курят в коридоре, выпуская дым в открытую дверь ванной комнаты, тоже стоят и смотрят, хотя у самих работы невпроворот. Не смотрит только тот, которого тошнит в туалете. Потом, когда Ромка закончит, они начнут сверкать вспышками фотоаппарата, собирать разбросанные бумаги и копаться в поисках следов и отпечатков, на что уйдет еще час-полтора. А может, и все два, потому что в этот раз вместо обычной слаженной команды ему подсунули практикантов.

Это, конечно, здорово, что Ромку ценят и уважают. Он кого хочешь, научит, как и меня в свое время, но… Лишних час-полтора, а то и два, а меня уже мутит от духоты, насыщенной отвратительным сизым дымом, от острых запахов крови и пота. Так бы и гаркнула на них во всю глотку, чтобы занялись делом. Но они будут стоять, дымить и смотреть – приходить в себя от увиденного и перенимать опыт. Нет, ну наберут же сосунков! Чтоб им всю жизнь низкокалорийной пищей питаться!

Я огляделась по сторонам и села. А чего это я, собственно, разворчалась, как старая карга? Ну, конечно же, немножко ревную, как обычно. Так происходит всегда. Ромка крутится вокруг оставшегося без жизни человеческого тела и не обращает на меня ни малейшего внимания. Можно подумать, ему абсолютно наплевать, что я сижу тут в углу и гляжу на него влюбленными глазами. И эти извергающие дым олухи тоже млеют от восхищения, не млеет только тот, которого тошнит в туалете. Они, конечно, по другим причинам восхищаются, из-за узко профессиональных рефлексов, но все равно как-то неприятно. Вот ведь компания – ни сидеть, ни лежать, а туда же!

Духота… На кухне открыта форточка, через которую доносятся отчетливо различимые звуки улицы. А вот свежий воздух совсем не доносится, ни дуновения – ему просто не просочиться сквозь плотную дымовую завесу. Непонятно, почему это время года называют бабьим летом? И лето уже закончилось, и душно не только бабам. Эх, рвануть бы сейчас на природу, в лес, поближе к воде! Как в прошлом году, в воскресенье. Ой-ой-ой, даже голова закружилась, и слюнки потекли от воспоминаний…

Тогда нам удалось почти на целых двое суток остаться вдвоем. Ромкина Супруга уехала на выходные к Маме. В субботу вечером мы немного погуляли, и на обратном пути Ромка купил мои любимые пирожные. Он съел только одно, и то за компанию. Он не очень любит сладкое, а я просто обожаю, особенно, пирожные с кремом. И никогда от них не полнею, потому что веду здоровый, а главное, активный образ жизни. Ну, и не очень-то часто они мне достаются.

В воскресенье мы отсыпались часов до одиннадцати, а после завтрака сели в машину и поехали, куда глаза глядят. Сначала по улицам, потом по шоссе, по грунтовке и наконец, забрались вглубь леса. Пока Ромка разминался и потягивался, я успела обследовать окрестности и нашла озеро. Я даже завизжала от удовольствия, подзывая Ромку, а когда он прибежал, я уже вовсю плюхалась в прохладной воде. Он стянул джинсы и майку, с разбега шарахнулся в воду и заорал: «Ура-а-а!», и мы долго плавали рядом и, дурачась, били ногами по воде, поднимая небольшие волны. А потом он развалился на траве, пересыпанной мелкими белыми, пахнущими медом цветами, я улеглась ему на грудь, обхватила за шею и закрыла глаза.

Он положил руку мне на голову и поглаживал волосы на затылке. Мне было так хорошо, но я чувствовала, по его дыханию чувствовала, что сейчас он думает не обо мне, а о своей Супруге.

«Это же здорово, что сегодня с нами нет Супруги, Ромка!», – думала я и хотела, чтобы он тоже так думал. Но Ромка, кажется, думал иначе. Я не удержалась и стала целовать его в губы, в щеки, в нос. Он смеялся и отмахивался, потом вскочил, подхватил меня на руки и потащил в воду. Остынь, мол, красавица. Как будто не знает, что я никогда не остыну…

Ну, вот, наконец-то он отошел от скомканного на диване безжизненного тела и обратился к практикантам. Те сразу подтянулись, излучая неслыханную преданность, невиданное внимание и готовность ловить каждое слово. Как и я, только меня он даже взглядом не удостоил. Теперь ко мне он повернется не скоро – будет объяснять и показывать, как снять отпечатки пальцев с бокалов и с бутылки, оставшихся на столе, как посыпать порошком, как подсвечивать и как сличать, и вообще, что и как искать.

Мне все это объяснять не надо. Отпечатки пальцев – не мой профиль, для этого существуют специально вскормленные и обученные люди, а как искать – я сама им продемонстрирую. Для того Ромка и взял меня с собой. Но все равно, мог хотя бы просто взглянуть, подмигнуть, сказать что-нибудь. А то эти сосунки примут меня за очередной труп и тоже попытаются снять отпечатки.

По глазам ударила вспышка. Вот как не терпится! Ромка еще не закончил говорить, а самый шустрый уже фотографирует.

Я неодобрительно покачала головой и прикрыла глаза…

Нашу первую встречу я помню смутно – все в густой пелене страха, неизвестности и одиночества. Даже не знаю, как и почему я осталась без матери и как оказалась в отделении милиции. Кто-то усадил меня на жесткую деревянную полку, подал воды и тоже ушел.

Ромка появился поздно вечером. Он просто сказал:

– Привет, Джульетта. Я – Ромка. Почти Ромео. Будем знакомы, – и забрал меня к себе.

Поначалу он показался мне таким большим, громким и страшным, что я не знала, куда спрятаться. Я сидела в углу, как сейчас, и жалобно поскуливала от тоски. Он сгреб меня подмышки, уложил в постель и прижал к груди. Я согрелась теплом его тела и уснула. Так нас утром и застукала преждевременно вернувшаяся от Мамы Ромкина Супруга. Ой, крику было…

Вообще-то, странные в природе порядки. Если все идет просто очень замечательно, то обязательно случится какая-нибудь гадость. Вот и в то незабываемое прошлогоднее воскресенье на обратном пути у Ромки сломалась машина. Такая дурацкая машина! Что-то в ней загудело, тихо-тихо, как комар в метре от уха – это я еще раньше его услышала, а когда застучало и заскрежетало, Ромка тоже услышал и остановился. Он забрался под капот, потом под днище и долго там копался, вылез весь перемазанный и расстроенный и огорченно развел руками.

Конечно, мы разомлели от воды, от солнца, и топать пешком три километра до электрички совсем не было сил, но мы же вместе, Ромка – значит, нет повода для огорчений. Это я так думала, а он все расстраивался, потому что денег у него хватило только на то, чтобы договориться в поселке присмотреть за машиной до завтра. И всю дорогу до станции ругался на свою проклятую работу, на начальство и на безденежье, из-за которого нас никто не взял на буксир, и даже на Супругу. На машину он, конечно, не ругался – пять лет на нее копил, на «бывшую в употреблении», во всем себе и Супруге отказывал. И Супруга, что удивительно, терпела – так хотелось на машине ездить. На меня он тоже не ругался, но я вся подобралась, преданно заглядывала ему в глаза и только кивала.