Натали Жуковец - Парадокс исключений, или Горячая маска Vendettы

– Простите, вы не подскажете, где здесь гардероб? – обратилась я к ней.

– Дык во, дойди до конца коридора и спустися вниз – сразу и увидишь, – подсказала мне бабуля.

– Спасибо вам! – радостно воскликнула я и побежала к ступенькам.

– А тебе чево? Одёжку всё равно не выдадуть… – крикнула мне вслед женщина, но я её уже не слушала.

На моё счастье, гардероб был пуст (что за порядки! То есть любой может прийти и взять мою вещь? Но именно так я сейчас и поступила). Я перелезла через невысокую перегородку. Своих вещей я не увидела, да и не было времени их искать – схватила первую попавшуюся куртку, надела валявшиеся на стуле брюки, влезла в обувь, которая оказалась мне ужасно велика, и была такова…

Не спрашивайте, как я добиралась до дома. Денег у меня не было, хорошо, что муниципальная клиника находилась недалеко от метро. В кармане штанов нашёлся один жетон (нет, мне реально повезло!), и на метро я доехала-таки до дома под удивлённые взгляды пассажиров, которых, к счастью, было не так уж много (хорошо ещё, что контролёр пропустила меня в метро, в таком ужасном виде я не ходила никогда в жизни!)

Дома я понежилась в ванной, в которую, не жалея, налила полбанки пены, съела пару бутербродиков с икрой и легла спать. Голова ужасно болела, Базиль устроился на сей раз прямо у изголовья. Он всегда чувствует, когда мне плохо. Вот уж кто настоящий врач – так это мой кот! Через четверть часа всё будет в порядке. Эх, надо было бы взять ещё несколько книжек Донцовой в библиотеке, жаль, не успела сегодня туда заскочить. Я лежала и думала о произошедших недавно событиях… Незаметно с урока химии мои мысли перешли на вчерашнее происшествие в доме Федоркиных. Что же случилось со змеёй в тот злополучный понедельник?

В десять часов утра я стояла на пороге шикарного особняка Федоркиных. Из-за похорон я надела чёрный шёлковый костюм, туфли под цвет ему и шляпку с пером чёрного гуся. Дверь мне открыла домработница. Всегда весёлая, Елена была сегодня хмурой и мрачной, молчаливой и удручённой.

– Проходите, – кивнула девушка.

– Да-да, спасибо, – я прошла в дом.

Все сидели в большой гостиной с мрачными лицами и молча глядели в пол. Я чувствовала себя неловко. Когда я деликатно кашлянула, Борис встал и подошел ко мне.

– Уж извините, но Анна приболела, а Настя захотела сидеть только с вами. Настя – ребенок непростой, вы же понимаете! Мы готовы на всё ради её счастья. Очень неудобно, но вы намного приятнее других репетиторов. Они грубые, чёрствые, а вы такой душевный человек!

Я улыбнулась, посмотрела на покрасневшего Бориса. Он жестом позвал меня к Насте. Она была одета в кружевное платьице серого цвета. Она встала, подошла ко мне и сказала:

– Тётя Глаша, пойдёмте поиграем. Мы не пойдём к Оле, она спит. Мама сказала, что мы её разбудим, так что пошли в комнату играть! – воскликнула она.

Мама? Почему Настя так называет Оксану? Насколько я помню, родители девочки погибли…

– Родители Настюши погибли, когда девочка была очень маленькой, после тех событий с ней и случилась такое… Когда мы взяли её к себе жить, она стала называть меня мамой. Я не хотела травмировать психику ребёнка… Вот с тех пор девочка называет меня только так, а для меня она как родная дочь, – тихо и грустно сказала мне Оксана, отведя немного в сторону.

Мы ушли, оставив семью наедине. С детства я ненавижу похороны. Во-первых, это очень грустно и печально. Во-вторых, это очень утомительно и изнуряюще. Ну и наконец, на похоронах я совсем не умею говорить речи. Ну хоть убейте, но нет! Выйдя к микрофону, я начинаю нести всякий бред, путаться и краснеть. Поэтому я обрадовалась, когда узнала, что мы не пойдём в церковь и на кладбище. Мне гораздо приятнее быть в компании Насти и играть с ней в кукол и домики.

Мы пришли в Настину комнату. Там, как и ранее, царил безупречный порядок. Сначала мы поиграли с куклами в розовых одеждах. Потом Настя напоила меня «вкусным чаем» из её пластмассового чайника, затем мы посмотрели мультфильмы по телевизору. Было видно, что девочке не хватает внимания, поэтому она с удовольствием сейчас со мной разговаривала обо всём. О цветах, о жизни, о кошках, о радуге… Мы говорили и говорили, пока домработница Елена не позвала нас в гостиную. Видимо, семейство уже вернулось с похорон. Мы не спеша спустились вниз. Там переодевалась вся семья.

Оксана утирала слезы, Андрей (кстати, одетый сегодня прилично) шёл, опустив глаза в пол. Борис сжимал в руке фото Олечки в рамке и с чёрной полоской. На лице его читалось полное безразличие ко всему происходящему. Зинаида плакала, сжимая в руке рваный платочек. Она надела какой-то древний костюм, в котором была похожа на лесную фею. Вся прислуга тоже скорбела. Повар утирал слёзы, домработницы обнимали друг друга, садовник потухшим взглядом смотрел на хозяина. Я всё понимала, сочувствовала, но не грустила: мне казалось, Ольге сейчас гораздо лучше, чем ей было в этом мире. У неё теперь всё хорошо.

Через час начались поминки. Все уселись, кроме родственников я заметила ещё двух неизвестных мне людей. Все говорили добрые слова об Ольге, пили, грустили.

Люди уплетали кутью, куриный суп, мясные и капустные пироги, пили кисель. Я особо не ела, что-то не было аппетита. Я рассматривала сидящих. Первый мужчина был высок ростом, широк плечами и нескладен. Большие плечи, короткие руки, гигантский нос, узенькие глазки и горб сзади. Я пожалела незнакомца, он-то ведь не виноват в своей анатомии! На вид ему было лет сорок пять-пятьдесят, хотя я могу ошибаться… Гость ел мясные пироги, жадно, будто ранее вообще еды не видывал. Крошки сыпались из его рта бесконечно, они падали на его «новенький» костюм. Я откровенно пялилась на мужика, а он даже ничего и не заметил!.. Рядом с ним сидела Оксана, грустная и потерянная. Она ничего не ела, пила скудный кисель, изредка поглядывая на собравшихся за столом. Близ неё сидел брат. Он тихонько хлюпал носом и кушал пирог, делая вид, будто всё замечательно и хорошо. Но было видно, что в душе у него творился хаос. В конце стола восседал старший Федоркин. Он пил водку стаканами, ничего не замечая вокруг, будто был один в столовой. Хотя понятно, ведь умерла его жена!..

Рядом с Борисом сидел другой мужчина, примерно одинакового с ним возраста. Он был скромно одет, можно даже сказать бедно. Вещи были изношенные, но выглаженные и чистенькие. Интересно, кто он? Лицом он был свеж, вроде бы недавно побрился. Тёмные волосы были аккуратно уложены на голове. Внезапно на его пиджачке я увидела что-то блестящее. Я пригляделась! Ба! Это же брошка! Да ещё какая! Брошка в виде изогнутой золотой змеи. Красота! Она, несмотря на пасмурный день, блестела очень ярко! Наверняка это серпентолог Эдуард, бывший муж Ольги. Вроде как его тематика! Эдуард ел овощи, жадно запивая их киселём. По-моему, так не слишком удачное сочетание! Бывший муж Оли был молчалив, но на его лице читалась скорбь и грусть в одном флаконе.