Александр Петербургский - Случай в зелёной зоне

«Профессия – писатель…» – записал следователь в протокол. – А история со стольником, за которым проник, – это в целях изучения человеческих взаимоотношений?..

– В том числе! Или кто-то думает, что быть писателем легко? Пока напишешь, пока издадут! Тем более, что книгу я только задумал, издатели о ней пока не подозревают, и посему авансами пока не докучают и у дверей не толпятся.

– А живёте вы, Сергей Васильевич?..

– По соседству, за забором. Потому как, если вы твёрдо решили что-то написать, и чтобы это что-то получилось – заниматься этим нужно на природе. Естественно, не в шалаше, всякий раз, возжелав чашку чая, высекая кресалом огонь. А на цивилизованной себе дачке. Этажа, эдак, на два. С ванной, туалетом. Обязательно – интернетом. А не в раскалённом городе, в котором не то, что творить, а и думать-то порой получается с трудом. На даче у меня и паспорт, я бы мог и сбегать!..

– С этим успеем, – загадочно откликнулся Рудольф Петрович, – а что вы, как писатель и гражданин, нам скажете на это? – Резко свернув нашу тёплую беседу, следователь встал, дождался, пока я последую его примеру, и увлёк меня в гостиную.

Несмотря на, в общем, ранний час и рабочее время в гостиной Райхертов царило оживление. На журнальном столике у дивана красовалась почти полная бутылка односолодового виски «Белая лошадь», шоколад, виноград, мясная нарезка. На неискушённый взгляд похоже было на обычный сабантуйчик, хотя со стаканом я никого из присутствующих не заметил. Особо не суетясь, кто-то занимался фотографией, кто-то с помощью рулетки измерял, кто-то увлечённо пытался извлечь что-то из-под дивана.

Не суетился лишь хозяин. Совершенно недвижим, не предпринимая даже попытки подняться. Забыв об элементарной учтивости, показывая гостям спину, с полуоткрытым, неотрывно смотревшим под батарею отопления глазом, на ковре лежал хозяин дачи Николай Иванович Райхерт. В некотором отдалении на стуле, то и дело поднося к глазам платок, располагалась Элеонора Митрофановна, супруга. Словно пытаясь что-то услышать, склонился над Николаем Ивановичем врач «скорой…»

Выпил лишнего и прихватило?.. То, что бутылка на столе одна, не говорило ни о чём; охламундив очередную, пустую тару сосед вполне мог вынести на кухню. И пусть я ранее подобного за ним не замечал, но в душу к человеку не залезешь, всё когда-то бывает впервые. И тут меня как будто бы кольнуло – Николай Иванович, похоже, мёртв! Конечно, ни положение тела, ни упорное желание соседа оставаться на полу не говорили ни о чём, но уж слишком он был неподвижен. Не хвалясь скажу, книг по теме я прочёл немало, да и деловито снующие по комнате люди приехали не на именины, явно работала оперативная группа. На выезде на труп. На труп очерченного какой-то лентой многоуважаемого спонсора Николая Ивановича Райхерта, что с неловко подвёрнутой под себя ногой и трагически отброшенной рукой, лёжа на ковре, безропотно дожидался, что же новенького о его состоянии доложит публике врач. Картина была ещё та, смотреть на это как-то не хотелось, хотелось жгуче только знать, а что же тут произошло!..

– А вот это с вашей помощью мы выяснить и попробуем, – проникновенно глядя мне в глаза, живо откликнулся следователь. И, безо всякого перехода, спросил: а не являюсь ли непосредственным виновником столь непоправимого состояния гражданина Райхерта я?..

Вот так: ты им всю душу!.. Не дав мне даже поскобеть и как-то выразить!.. Не дав обвыкнуться в неординарной обстановке, следователь уголовного розыска Рудольф Петрович Иванов церемонии оставил, и занялся мною вновь: а знаком ли я с лежащим? Как давно? И, включив на максимум остатки душевности, указывая перстом на недвижимого Николая Ивановича, проникновенно сообщил, что в случае если я, не обременяя занятых людей дальнейшей бесполезной работой, надумаю добровольно в содеянном признаться, то мне, как бонус, в смысле сокращения срока, при вынесении приговора в суде выйдет большущая скидка. И! – Только быстро! – В каких я отношениях с его женой.

И я признался: с Райхертом знаком уже как год, как заселился по соседству. Отношения между нами чисто соседские, без напрягов. А что касается отношений с Элеонорой Митрофановной, его женой! Стыдливо отворачиваясь и смущаясь, я доложил, что отношений с Элеонорой Митрофановной у меня не было и нет: никаких. Что я могу сказать о ней ещё? Обычно красива, сегодня не в счёт. Да, с ней знаком, на даче тоже часто видел, но денег у неё не занимал, и делить нам с ней было нечего, так как мужем ей приходился Николай Иванович, а не я.

Почему не я? Во-первых, потому, что Николай Иванович познакомился с ней раньше. И пусть в принципе это никогда никому не мешало, но Элеонора могла быть элементарно не в моём вкусе. А из незначительных причин нашей с ней не связи – не в её вкусе, похоже, был я, а что тут больше сыграло? Отсутствие у девушки вкуса? Возможно. Ну, не понимала она своего возможного счастья, не понимала. Хотя о том, что вскорости непременно стану известным, я неоднократно в мимолётных беседах через сетку забора ей намекал.

Откуда у меня дача в престижном районе как наша Зелёная зона? Отвечаю: дача друга, не моя, я только здесь живу. Точнее? Тут всё просто и не просто. Один из древних как-то на досуге выдал: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». О себе сейчас не буду, тут всё субъективно: бывает, временами сам себя бы взял и задушил! А вот о моём друге Михе пару слов скажу. Во-первых, он хороший друг. Помимо этого, говорят, офигенный строитель. И лишь только на нашем Дальнем Востоке задумали строить новый космодром, как Миху тут же и позвали. Миха в знак согласия ударил себя в грудь! А так как космодром не туалет, его в три дня не возведёшь, тут дел на годы, то дачу он оставил на меня. Буквально умолил и навязал, а я пошёл ему навстречу, потому как в результате развода в смысле жилья оказался несколько стеснён.

Что делал прошлой ночью?.. Большей частью спал. Ничего, что могло бы вызвать подозрения, не слышал. Спал хорошо, как, кстати, остальные ночи тоже. И дело не в моей эксцентричности, тут иначе просто спать никак: во-первых, неприлично чистый воздух, во-вторых, берёзы, сразу за участком, полосой. Бывает, что шумят, бывает, что молчат, но навевают… И среди них бандюга – соловей, который навевает тоже. И не мешало бы его спросить, а чем он занимается днём?

Ничего, что могло вызвать какие-либо подозрения, за Николаем Ивановичем в последнее время не замечал. Разговоры наши ограничивались видами на урожай, погодой, и немножко о деньгах. Николай Иванович мирно фабрикантил на своём заводе, я, совершенно параллельно, размышлял о будущей книге. Ни он меня, ни я его в свои дела не втягивал. Он меня эпизодически ссужал, я же, в свою очередь, в отсутствие хозяев присматривал из-за забора за их дачей. Благо, времени у меня много, а на жилистой шее Николая Ивановича Райхерта висел целый завод, и появлялся он тут лишь наездами.