Лариса Ильина - С неба женщина упала

Вот забавный карапуз, усердно скачущий на коленях молодого интересного мужчины, вероятно, родителя. Невзирая на все попытки его усадить, дитя явно придерживалось на этот предмет собственного мнения, умудрившись испачкать крохотными ботиночками не только родного отца, но и всех окружающих в радиусе метра. Выбрав, наконец, удобный момент, малец вдруг резко распрямился, словно пружина и, выскочив из отцовских рук, припустил в другой конец вагона. Несчастный отец с воплем бросился за ним следом, а на освободившееся место плавно втёк прыщавый молодой человек с длинными немытыми волосами.

Закончив осмотр пассажиров, и не найдя более ничего интересного, я вспомнила об Антоне. Хорош, нечего сказать! Молча удалился с кухни, словно сосед по коммуналке! Я начала злиться, вспоминая поведение своего непутевого мужа. И на черта он мне, спрашивается, сдался? Муж – это кто? Правильно, защитник и добытчик, любящий мужчина. Защитника, как видно, не получается, добытчик тоже, извините, я! Что же остается? Любящий мужчина? Скоро я буду принимать это не иначе как со смехом. Почему-то вдруг стало так горько и обидно, что я едва сдержала слезы.

«Что за ерунда? – подбодрила я себя. – Чего ты скисла?»

– Станция… – бодрым голосом объявила диктор.

«Плевать, – продолжила я. – Пусть я и змея, и эгоистка. Зато вы все тоже узнали, кто вы есть на самом деле».

Я с удовольствием вспомнила вытянутые физиономии моих дорогих родственников в тот момент, когда покидала пределы любимого семейного очага. Но удовольствие продлилось недолго. Я вдруг почувствовала неприятное чувство то ли страха, то ли беспокойства.

«Что это со мной?» – повернувшись лицом к стеклянной двери, я посмотрела на свое отражение.

Вроде все на месте и неплохо выглядит. Тут я всей кожей ощутила на себе чей-то взгляд. Не тот оценивающий или любопытный, которым каждый вольно или невольно оглядывает стоящих рядом людей, а нечто совершенно необычное. Мне показалось, что он почти что осязаем.

«Стоп, – сказала я себе – стоп! Без паники!»

Знай я в тот момент, что такое настоящая паника, то, конечно, стремглав выбежала бы вон из этого вагона.

Я стала осторожно оглядываться вокруг, пытаясь определить: кто же так напряженно наблюдает за моей скромной персоной? Но мои попытки успехом не увенчались. Никто не пытался встретиться со мной глазами, никто не отворачивался слишком поспешно. Лица были спокойны и равнодушны.

– Осторожно, двери закрываются! Следующая… – все так же энергично возвестило радио.

«Моя! Слава богу, конец этому безобразию!» – обрадовалась я и, как выяснилось, напрасно.

Решительно пробираясь к выходу, я почти уже достигла цели, когда моя впечатлительная и отзывчивая душа столкнулась с проблемой, не решить которую я не могла. Рядом с дверью, держась одной рукой за поручень, а другой за живот, стояла беременная женщина. Лоб ее покрыла испарина, она явно чувствовала себя плохо, но никто не уступал ей места в надежде, что это сделает кто-то другой.

– Вы будете сейчас выходить? – спросила я, тронув ее за локоть.

Она не ответила, только отрицательно покачала головой. Этого для меня было вполне достаточно, чтобы обнаружить черту характера, которую я называю состраданием. Набрав в легкие достаточно воздуха, в относительной тишине вагона я громко задала вопрос:

– Да что же это делается?

Стоящие рядом пассажиры с готовностью развернулись, явно желая узнать, что же интересного происходит. Убедившись, что завладела вниманием аудитории, я повернулась к сплоченным рядам сидевших мужчин.

– Ну что, неспящих совсем нет?

Но народ попался тертый. Быстро сообразив, о чем идет речь, некоторые джентльмены захрапели так виртуозно, что более впечатлительная натура, чем я, могла бы подумать, что они и правда спят. Однако некоторые среагировали более человечно, освобождая место несчастной женщине, а один даже принес извинения от себя лично и от имени всех присутствующих, чем настолько меня растрогал, что я чуть не прозевала свою станцию. Все это меня несколько отвлекло, но, поднимаясь по переходу на пересадку, я ощутила – опять. В горле противно запершило, я закашлялась. Пройдя в конец платформы, огляделась.

«Показалось, все нервы мне истрепали, вот и дергаюсь».

Через мгновение в тоннеле сверкнули фары поезда, мелькнуло сосредоточенное лицо машиниста, я еще раз огляделась и вошла в вагон. Народу в нем было достаточно. Вагоны на этой ветке старые и душные, поэтому я постаралась сразу пробраться поближе к открытому окну.

Уцепившись за поручень, я устроилась поудобней, вздохнула и тут услышала тихое:

– Эй!

***

Это было странное, тревожное, совсем ненужное слово, сулившее мне только одни неприятности.

– Только, пожалуйста, не поворачивайся и не пугайся, ладно? – Голос звучал глухо. – Я ничего плохого не сделаю, не думай. Но… ты должна мне помочь…

Ни больше, ни меньше! По большому счету, я даже не удивилась. Я должна! Да я всю жизнь всем должна! Вот если бы сказали:

– О, фея неземная! Исчезаешь… Как свет луча во след тебе идёт… – вот тут бы я удивилась, а так…

Физиономия у меня, что ли, слишком глупо выглядит? Ну, всем я

должна помочь! Мужу, свекрови, соседке, селёдке в банке… Вот жизнь!

– Молодец, не испугалась, не ошибся, – удовлетворенно продолжил мой неизвестный преследователь, как видно, созерцая мою не дрогнувшую, превратившуюся в железобетон спину.

Я перестала дышать, напряженно вглядываясь в свое собственное отражение в стекле.

– Я тебя еще в том вагоне распознал, деловая ты, как их всех построила!

Каких-либо вообще, а тем более таких лестных отзывов о своей подземной деятельности я не ожидала, поэтому выдержка мне изменила, и я оглянулась. Не знаю, кого я ожидала увидеть – косого, рябого, горбатого, – но голубоглазый паренек лет двадцати, почти на голову ниже меня, с шевелюрой цвета апельсина и частыми веснушками, меня озадачил. Несколько секунд мы молча разглядывали друг друга, а потом он заговорил быстро и очень тихо:

– Понимаешь, не могу я здесь долго бегать, не могу!

Я молча хлопала глазами, не успев сообразить, нужно радоваться этому обстоятельству или нет.

– Ты не дрейфь, делать-то тебе ничего не надо. Все будет нормально, поняла?

Ответить утвердительно на этот вопрос однозначно означало соврать, а я всю свою сознательную жизнь придерживалась мнения, что всегда нужно говорить правду… насколько это возможно… К тому же я готова была поклясться, что не видела этого огненного мальчишку в вагоне, из которого вышла.

– Видите ли… э-э-э… – начала я, пытаясь донести до незнакомца, что я женщина кругом больная, робкая, местами даже с отклонениями от нормы и пугать меня нельзя.