Наталья Никольская - Жертва Сименона

Разумеется, это я так, в порядке бреда. Подозревать Ольгу Андреевну в преднамеренном убийстве – все равно что подозревать трепетную лань в попытке снять шкуру с тигра. А если шутки в сторону? Если предположить, что не Ольга, а настоящий убийца взялся бы заметать следы?… Улыбка слетела с моего лица.

Предположим, я совершаю убийство с целью ограбления. Однако, по глупости или по какой другой причине, но я засветилась. У меня не остается иного выхода, кроме как убрать всех свидетелей, которые могут меня выдать. Но если я убираю всех, а сама остаюсь в живых, – подозрение неминуемо падает на меня! В нашем случае это особенно очевидно: все – убийца, жертва, свидетели – пассажиры одного купе. Что я должна сделать, чтобы отвести от себя подозрения? Правильно: инсценировать покушение на собственную персону. А еще лучше – свою смерть. Если, конечно, представится такая возможность. Если представится возможность…

Оттолкнув пустую чашку, я до боли стиснула ладонями виски. Айседора Палискиене не могла разыграть собственную смерть: ее труп я видела своими глазами. Старостин? Его тело пробыло в воде несколько дней, а такие трупы обычно мало напоминают человека при жизни. Но все-таки вода – не огонь. Да и нелепо, по правде говоря, думать, что Дрюня, «честный предприниматель» и патриот родного края, мог придушить актрису из-за лотерейного билета. Не понимаю, почему я раньше этого не замечала?!

А вот Дмитрий Загорулько… Это же совсем другое дело! Дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом, труп сильно обгорел. Погибшего опознала только жена, которая увезла тело на родину. Впрочем, оно и понятно: трагедия случилась не дома, в Александровом Поле, а в соседнем районе, где живет брат Загорулько. Помнится, когда я рассказала об этом Ольге, она сразу поинтересовалась этим осиротевшим братцем. Я отмахнулась от нее, а зря…Зря!

Ну, а о самом «Менделееве» мы что знаем? Да тоже – почти ничего! В поезде он о себе ничего не рассказывал, по крайней мере, при Ольге. Она даже фамилию его не знала, не говоря уж о том, где он живет. Его разыскивали как свидетеля по делу Палискиене, но нашли только в момент смерти. Нашли – и сразу же о нем забыли: кому нужен мертвый свидетель?

А может быть, рано забыли?…

Жили-были два брата. Один – хороший, трезвый, семейный, другой – плохой: пьяница да горький бобыль. Трезвый поехал проведать пьяного, да на чужбине и сломил себе буйну головушку. Трезвый-то трезвый, а за руль почему-то сел сильно выпивши… Почему? Интересная получается сказочка…

Я тряхнула головой: слишком уж абсурдной выглядела версия, которая слабо забрезжила в моем сознании. Эх, Полина, Полина! Шарахаешься от безысходности из одной крайности в другую…

Может быть, может быть! Но если уж «колючка» засела в мозгу – ее оттуда не выковырнуть. Отправляясь на боковую далеко заполночь, я уже знала, что очень скоро мне предстоит поездка в провинцию. Но сначала надо заскочить по одному адресу в Тарасове. Просто так – на всякий пожарный.

О том, что в нашем городе есть музей альпинизма, я знала давно. Знала даже, где он находится. Но побывать – все как-то случай не представлялся.

Музей, созданный лет двадцать назад по инициативе энтузиастов и во многом на их средства, занимал всего-навсего трехкомнатную квартиру на первом этаже обычного жилого дома. Но люди, которые вложили в это дело свою душу, вряд ли измеряли его значимость квадратными метрами – как, впрочем, и любыми другими «материальными» единицами. Когда-то, рассказывал мне один знакомый, здесь, как во всяком уважающем себя музее, были свой штат, график работы, план мероприятий и, конечно, свои традиции. Но времена менялись – и, увы, не к лучшему… По крайней мере, для тарасовского музея альпинизма.

И вот теперь, когда случай наконец представился, – я стояла перед наглухо запертой дверью и смотрела на приколотую к ней записку: «Музей закрыт по техническим причинам».

Уходить ни с чем было по меньшей мере обидно, поэтому я все нажимала и нажимала кнопку звонка, надеясь на какое-то чудо. Но «сим-сим» не открывался, и тогда я решила еще постучать для верности.

Вместо музейной двери открылась дверь лифта, из нее вышла низенькая старушка в платочке и болоньевом пальто.

– И нечего тарабанить: не видишь, что ли – закрыто? Ходят тут…

Она хотела было прошуршать мимо, но я перегородила ей дорогу.

– Бабушка, миленькая! Мне очень нужно увидеть кого-нибудь из музея. Не подскажете, где их найти?

Бабка смерила меня подозрительным взглядом поверх очков.

– И-их, милая! А я-то почем знаю? Новое начальство как пришло, так, почитай, сюда и носа не кажут. Хлыщ какой-то при шляпе. Все по думам да по администрациям шастает да статейки в газеты пописывает. Вот там его и ищи.

– Вот вы сказали – новое начальство. Значит, есть еще старое?

Взгляд старушенции стал еще подозрительнее. Она ответила не сразу.

– А вы, часом, не из милиции будете?

– Ну что вы! Какая там милиция… Просто я интересуюсь историей развития альпинизма в нашем городе. Нужно уточнить кое-какие факты, да просто посоветоваться со знающим человеком. Так рассчитывала на музей, и вот… – Я безнадежно махнула на дверь.

– Со знающим человеком, говоришь? Кхм…

Она решилась: видимо, я незаметно для себя самой прошла тест на благонадежность.

– Ладно! Раз по музею… Бог даст, Петр Петрович на меня не осерчает. Ежели что, на меня сошлешься: мол, Наталья Тимофеевна направила. Да не-ет, не осерчает!

– А кто это – Петр Петрович?

– И-их, милая! Петр Петрович – он и есть прежнее музейное начальство. Некрасов – слышала, может? Мастер спорта, чемпион Союза и все такое прочее. Только давно все это было-то…

Нет, о Некрасове я не слышала. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. Уверена, что уважаемый Петр Петрович обо мне тоже не слыхивал, так что ж с того? Познакомимся!

– Уж другого такого знающего, как он, ты по всему Тарасову днем с огнем не сыщешь. Для него эти горы чертовы… Да что там говорить – сама увидишь! Он на них молиться готов, как на Господа Бога. Сам в молодости по горам этим поскакал, пока не расшибся – спаси Господи! С тех пор по больницам мыкается.

– И где же я могу найти Петра Петровича?

– Так здесь он и живет, на втором этаже. Восьмая квартира. Мой сосед! Если только он дома сейчас: кажись, в поликлинику собирался…

Бабка заговорщически наклонилась ко мне.

– Тут давеча из милиции приходили, тоже «знающих людей» спрашивали. Так я им про Некрасова не сказала: знать, мол, ничего не знаю – и все тут. Тем только дай в человека вцепиться – всю душу вытрясут! А у Петровича сердце слабое, ему волноваться – ни-ни… Так ты не забудь: на Наталью Тимофеевну ссылайся.