Арто Паасилинна - Лес повешенных лисиц

Ойва Юнтунен тяжело вздохнул. Убийца-рецидивист Сиира ищет его. Выйдет ли он на след и появится в Куопсуваре или же это место надежное? В эту ночь Ойва Юнтунен спал плохо, и виной тому была не одна Агнета.

– Кто рано встает, тому Бог подает! – кричала на следующий день Наска Агнете и Кристин, которые до полудня не вылезали из постелей. Старуха саамка заставила женщин приняться за домашние дела. Не совсем привычно это было для них, но Наска оказалась терпеливым учителем. Буквально держа за руку, она показывала, как подметать полы, как заправлять специями соус, как кипятить простыни в банном котле перед стиркой. В свою очередь, Агнета и Кристин каждый вечер укладывали Наске волосы. Они учили ее пользоваться термобигудями и выщипывать брови. Они были готовы даже покрыть ее ногти лаком, но на это Наска не согласилась.

– Да не красят же пальцы на руках, – противилась старуха, но позволила, однако, Агнете покрыть красным лаком ногти на ногах, раз уж они все равно не видны в обуви. Кристин набросила на серебристые волосы Наски легкую ткань с золотыми нитями. Наска засмеялась, посмотрев на себя в зеркало:

– Вот бы Киурели сейчас увидел меня!

Ремес влюбился буквально с первого взгляда. Его суровая, заросшая черной бородой оболочка сразу же растаяла. Он стал рассеянным, готовым прийти на помощь мужичищем; говорил ласково, открывал женщинам двери, время от времени снимал шапку и целовал ручку. Вместе с объектом своего обожания он часто отправлялся на лыжах в Юха-Вайнан Ма, с особым упорством прокладывая лыжню. Если Кристин изъявляла желание отдохнуть, Ремес снимал шубу и расстилал ее на поваленной сосне. Ремес был настолько влюблен, что его глаза время от времени становились влажными. Походка бывшего пьяницы стала более упругой, отросшее пузо скрылось под ремнем, напряглось и более не показывалось. Офицерское сердце иногда начинало отчаянно биться по совершенным пустякам, особенно тогда, когда майору удавалось приблизиться к своей пассии ближе, нежели обычно. Кристин отвечала на чувства майора со всей той нежностью и страстью, какие она как мастер своего дела была в состоянии продемонстрировать.

Ремес уже задумался о разводе с женой. Вряд ли та имела бы что-нибудь против. Плохо лишь то, что Кристин проститутка: с гулящими даже пропойцы солдафоны не очень-то хотят идти к алтарю. Ремес вещал ей про "новую жизнь", но его тирады по данному вопросу не нашли особого отклика у Кристин. По ее мнению, было слишком поздно и безрассудно возвращаться к морали "бедных, да честных". Все становилось понятным, стоило лишь послушать рассказ Кристин о ее детстве. Ей действительно пришлось хлебнуть лиха.

Родом Кристин была из немцев. В Берлине времен Веймарской республики было принято заселять бедными многодетными семьями только что отстроенные каменные дома, потому что свежеоштукатуренные стены были влажными, и такое жилье не годилось для порядочных людей. Семья Кристин обжила таким образом не один десяток домов, каждый раз по полгода или по году. Так вырабатывалось "человеческое тепло" для немецких буржуа. За это "сушильщики" получали не только бесплатное жилье, но и чахотку, коклюш и ревматизм. Родители Кристин бежали от этих напастей в Данию, но и там было не лучше: одолела подагра. Семья перебивалась из кулька в рогожку, и сразу же, как только у Кристин оформилась грудь и округлились бедра, девушка нанялась официанткой в одну из копенгагенских пивнушек. Многие из владельцев покрытых пивной пеной бороденок намекали ей о некой легкой и приятной возможности заработать денег. Этой возможностью бедная и изящная Кристин незамедлительно и воспользовалась. Из чувства стыда она перебралась в Стокгольм, где могла заниматься своей новой профессией, не боясь, что ее хворые родители об этом узнают. До сих пор она отправляла им в Данию тысячу крон ежемесячно.

В конце своей исповеди Кристин даже всплакнула. Эти воспоминания всегда навевали на нее тоску, хотя не она первая, не она последняя... Просто мужчинам всегда нужно рассказывать о своем прошлом, а эта грустная повесть самой Кристин нравилась больше всего.

Печальная история чуть не разорвала сердце Ремеса. Он встал перед Кристин на колени и для начала попросил ее руки. Если бы Кристин бросила свое нынешнее занятие, то они могли бы обручиться. Ремес утверждал, что на небольшое майорское жалованье можно все-таки прожить. Кристин только вздыхала и качала головой.

– Если бы ты был хотя бы генералом... тогда у нас была бы хоть какая-то надежда, – ответила девушка со слезами на глазах. Ей действительно страстно хотелось начать новую жизнь, но она видела, что с майорскими заработками это вряд ли получится.

Агнета с Ойвой Юнтуненом жили в дружбе, согласии и страсти. Агнета когда-то уже встречалась с Ойвой во время пирушки на его квартире в Хумлегорде. Ах, как там бывало весело! Единственное, за что Ойва ругал Агнету, было ее пристрастие к наркотикам. Ойва Юнтунен строго-настрого запретил курить гашиш в избушке. Он даже пригрозил отправить ее обратно в Стокгольм, если она не откажется от своей самоубийственной привычки. С этого времени Агнета курила только в тюремной камере, в которую было легко пробраться незаметно и где точно никто бы ей не помешал. Когда Ойва в очередной раз читал ей лекцию об опасности наркотиков, девица вспыхнула:

– Для атомной войны, что ли, себя нужно блюсти?

В роду Агнеты всегда считалось в порядке вещей умирать не благопристойно, а в молодые годы, и желательно от вина и распутства. Агнета хвалилась тем, что в их роду всегда занимались проституцией, по крайней мере так рассказывает семейная хроника.

Бабушка тетки Агнеты была, например, проституткой в Хельсинки во второй половине девятнадцатого столетия. Ее звали Шелковой Сильвией, потому как она всегда одевалась в шелка. Шелковая Сильвия недурно зарабатывала, но насладиться своим богатством не сумела, потому что умерла во время изгнания плода, а проще – аборта, в 1881 году в возрасте двадцати четырех лет. Агнета знала, что Сильвию похоронили на одном из хельсинкских кладбищ, но памятника так и не поставили, деревянный крест давным-давно сгнил, так могила и затерялась.

Наска отметила про себя, что супруги у Ремеса и Юнтунена – женщины веселые и современные. Старушка саамка понимала, конечно, что нынче люди ведут себя довольно своеобразно, но уж совсем все она одобрить не могла. Как, например, то, что по вечерам Агнета надевала туфли на шпильках и сетчатые чулки и ходила по дому полуголая. За это Наска осуждала ее:

– Вот ведь вырядилась. Иди и оденься по-человечески! Застудишь себе все, коли в таких тонких одежах ходишь.