Эльвира Барякина - Нежное притяжение за уши

Но как показала практика, ни к чему хорошему эта затея не привела… И теперь Федорчук страдал, метался и мысленно хоронил надежды на светлое будущее.

Иван уже собирался было отправиться домой, как вдруг телефон на его столе зачирикал.

— Федорчук слушает! — рявкнул он в трубку, отчего у собеседника должно было заложить ухо.

— Иван? Здравствуйте. Это Мария Иголина вас беспокоит.

— Мария?! — прошептал следователь, даже позабыв скрыть свою радость.

— Да. Мне необходимо посмотреть дело Маевской. Я являюсь ее адвокатом. Могу я сейчас подъехать?

— Да… То есть, нет. То есть…

— Чего?

Иван был в смятении. Это было просто невероятно: все мучавшие его вопросы вдруг сплелись в один клубок! С другой стороны, ему представилась реальная возможность познакомится поближе с Машуней. И кто знает, чем это может кончиться? Вдруг у него все-таки есть хоть малюсенький, но шанс?

— Знаете, Мария, а дело находится у меня дома, — соврал Федорчук как-то неожиданно. — Так что если хотите…

— Как дома?! — грозно перебила его Машуня. — Вы не имеете права! Оно должно находиться в канцелярии!

— Ну я его забыл, — вспомнил школьное оправдание Иван.

Машуня хотела было спросить «А голову вы не забыли?», но вовремя опомнилась и безапелляционно объявила:

— Тогда я еду к вам домой. Где вы живете?

В превеликом волнении Федорчук влетел в комнату, где дислоцировались помощники следователей. У него было срочное дело к Гегемоншвили. Слава Богу, Миндия пока еще не ушел: вооружившись кружкой и обыкновенным кипятильником, он варил макароны быстрого приготовления.

Гегемоншвили внушал Ивану доверие не больше, чем всегда. Но сегодня все негативные эмоции надо было прятать: Федорчук был крайне заинтересован в знаниях и опыте своего помощника. Он хотел знать, за что женщины могут любить маленького, носатого, покрытого неистребимой щетиной потомка князей.

— Миндия! — позвал Иван тоном, не допускающим возражений.

Гегемоншвили живо обернулся.

— А? Шэф, это вы?! Макаронов нэ жэлаэтэ?

Но Федорчук отверг все попытки накормить себя.

— Не желаю. Миндия, скажи, пожалуйста…

Он чувствовал себя жутко неудобно и не знал, как начать.

— Вот тебе задачка на сообразительность, Миндия, — придумал наконец выход Иван и, помогая себе уверенными жестами, начал объяснять: — Вот смотри, есть у нас преступник, скажем, насильник. Понравилась ему одна жертва… Скажем, девушка. И вот жертва должна прийти домой к преступнику, а он не знает, что ему делать…

Выдав условия задачи, Федорчук остановился посреди комнаты и выжидающе посмотрел на Гегемоншвили.

— То эсть? — не понял Миндия. — Он нэ знаэт, как насиловать?

— Нет! — отмахнулся Федорчук. — Как насиловать-то он знает! Он не знает, как ему уговорить жертву, чтобы она… ну… словом… Чтобы он ей понравился.

— Ну, шэф, тагда он нэ насилник! — уверенно протянул Миндия. — За это мы его в жизны нэ пасадым.

— Нет, посадим! — жестко перебил Иван. — Условия задачи такие: было насилие, но перед этим были нормальные отношения между насильником и жертвой, которые очень понравились друг другу…

— А потом наступило насилие? — еще раз уточнил Миндия.

— Да!

— И мы теперь выясняем, как же насильник дошел до насилия?

— Вот именно!

— Надо подумать.

Федорчук облегченно вздохнул: в первый раз в жизни его помощник хоть что-то понял.

Тем временем Гегемоншвили зачерпнул чайной ложкой моток макарон и засунул его себе в рот.

— Сложная задачка, — произнес он, прожевав. — Нада правэсты слэдствэнный эксперымэнт.

— Это как? — не совсем понял Федорчук.

— Ну вот смотрытэ, шэф! Вы, напрымэр, насыльник, я, стала быть, жэртва. Я прихажу к вам в дом… — Тут Миндия протопал по комнате, не выпуская из рук кружки и ложки. — А вы начинаэтэ скланять мэня к палавому акту…

— Как именно я должен тебя склонять?! — выкрикнул Иван, теряя терпение. — В этом-то вся задача и состоит!

Миндия озабоченно поставил кружку на стол и заглянул шефу в глаза.

— А вы что, никагда никаво нэ скланялы?

— Ну, склонял, конечно… — буркнул Федорчук. — Только здесь совсем другой случай! Здесь надо так склонить, чтобы все было… Ну, красиво, что ли!

Гегемоншвили обхватил рукой колючий подбородок и забегал вокруг стола.

— Так-так-так… Значит, палавой акт, насылые… Но сначала все далжно быт красыва и аккуратна… Во! — воскликнул он. — Прыдумал!

Федорчук пытливо придвинулся к нему.

— Ну?!

— Значыт, вы — насыльник, я жэртва. Я сыжу, бэсэдую с вамы о пагодэ в Цэнтральном Нэчэрнозэмье и нычего нэ падазрэваю. — Миндия сел на стул и закатил глаза. — Тут вы ка мнэ падходытэ… Падхадытэ, падхадытэ! — скомандовал он. — Кладэтэ мнэ рукы на плэчи… Нагибаэтэсь к самаму маему ушку и нэжно шэпчитэ: «Любымая, я падарю тэбэ всэ звезды мыра!»

Неизъяснимо мучаясь, Федорчук проделал все, что требовалось.

— Я подарю тебе все звезды… — пробасил он.

И в этот момент в комнату вошла уборщица Михайловна. Ведро и швабра вывалились у нее из рук…

Федорчук жил в старой части города в деревянном двухэтажном доме. В квартире у него имелось несколько предметов мебели, плита и холодильник. Все это было больших размеров и не подходило друг к другу по стилю. И не известно, как бы отважный следователь справлялся со своим хозяйством, если бы не его «Комитет помощи Федорчуку»…

Дело в том, что в каждой из трех соседских квартир проживало по замечательной старушке: баба Нюра и Софья Степановна — на первом этаже, а тетя Капа — на одной площадке с Иваном. Все три убеленные сединами женщины страстно любили Федорчука и всячески за ним присматривали. А он был им страшно благодарен и постоянно чинил в доме проводку, ввертывал лампочки и делал всю другую тяжелую мужскую работу.

Каждая старушка не могла нахвалиться на Ивана и постоянно ставила его в пример окружающим: тетя Капа — пролетариату, которому она продавала у проходной водку в разлив, баба Нюра — соратникам по Коммунистической партии, а Софья Степановна — окрестным детям (ибо в прошлом она была учительницей начальных классов).

… В квартире Федорчука пахло свежевымытыми полами и геранью. Баба Нюра только что закончила уборку и теперь с удовольствием смотрела на дело рук своих. Вообще-то Иван просил ее только накормить своего толстого рыжего кота Фису, но баба Нюра опять невольно исполнила роль Тимура и его команды: все пухлые юридические книжки были расставлены по полкам, герань и витиеватый кактус на подоконнике политы, а разбросанные по всем углам предметы гардероба водворились на место.

Тут бабин Нюрин взгляд застыл на барочном письменном столе, на котором возлежал Фиса и с интересом рассматривал свой живот и другие интимные места.