Александра Романова - Денежный семестр

Ладно, замнем тот вопрос, что в моих воспоминаниях эти кроссовки должны быть совершенно другого цвета. В их возрасте о цвете особо говорить не приходится. Но размер! Они что, ссохлись? Учитывая долгое хождение по Гримпенской трясине, должны были скорее размокнуть. В длину они и размокли, что не помешало им ссохнуться в ширину. Нечто длинное и узкое, словно отражение в кривом зеркале. Или у меня от усталости проблемы с глазомером?

Решив не заморачиваться ерундой, я энергично схватила правый башмак и попыталась в него влезть. Частично даже преуспела. По крайней мере половина ступни оказалась втиснутой в прокрустово ложе, да так прочно, что, не устояв на одной ноге, я с грохотом повалилась на пол.

Коллеги высыпали на крыльцо. Мадам Брауэр кинула на меня всполошенный взгляд и быстро что-то залопотала. Я, скрючившись, отчаянно тужилась стянуть коварную кроссовку. Как бы не так! Она прочно зажала меня в своих тисках.

— Катя, — почти жалобно произнес Юсупов. — Ну зачем вы это сделали?

— Я же не знала, что в них не влезу, — недовольная, что привлекла всеобщее внимание, буркнула я.

— Могли бы догадаться. — Похоже, мой шеф всерьез разозлился. — У мадам Брауэр совершенно другой размер. Мне за вас просто стыдно, Катя. Если человек берется за дело, должен подходить к нему ответственно, спрогнозировать результат, а вы? Какой из вас ученый, раз вы даже ботинки толком украсть не можете? Лучше молите Бога, чтобы мадам Брауэр не стала выдвигать против вас обвинений. Она женщина добрая, но если ей втемяшится в голову, что ее долг — сообщить о покушении властям…

— Не сообщит, — поспешно вмешался Игорь. — Я объяснил ей, что Катино сознание сформировалось в социалистические времена, когда принцип уважения к частной собственности тщательно искоренялся. И, хотя мы давно перешли к рыночной экономике, иногда у людей непроизвольно возникают подобные атавизмы. Свое, чужое — им все равно. Мадам поверила. Немцы, они всему верят.

— Так это не мои кроссовки! — обрадовалась я. — А я решила, у меня так опухли ноги. Вот, возвращаю в целости и сохранности, даже ничего не порвалось. Скажите мадам Брауэр, что я случайно перепутала. Игорь, куда могли завалиться мои туфли? Я их что-то не найду.

— Держи… — Игорь любезно протянул мне лодочки.

— Ты вправду полагаешь, что я в этом слонялась весь день по болоту? — хмыкнула я, прикинув высоту каблука.

Игорь понимающе кивнул и оглядел крыльцо. Потом нырнул в помещение, но вскоре появился снова.

— Ты уверена, что это не твои? — уточнил он. — Других никаких нет.

— За кого меня принимают в этом доме? За дурачка? За дурачка, — с интонацией Никиты Михалкова в роли сэра Генри Баскервиля произнесла я. — Вчера у меня украли новый башмак, а сегодня утащили старый. У меня тоже есть чувство юмора, но это переходит всяческие границы…

— Вы выставили за дверь новые ботинки? — моментально продолжил цитату Игорь.

Конечно, он тоже любит «Собаку Баскервилей» и решил меня разыграть.

Юсупов слушал наш странный диалог с нескрываемым отвращением. Немцы, особенно Кнут, — с напряженным вниманием, совершенно бесплодным, учитывая, что по-русски они не понимали ни слова.

— Ладно, — махнула рукой я. — Игорь, гони башмаки, а то Кнута сейчас хватит удар.

— Только не уверяйте, что Игорь обворовывает гостей, — возмутился Юсупов. — Таких кристальных людей, как он, надо еще поискать!

— Но ничего, кроме этих туфель, действительно нет, — повторил Игорь, указывая на лодочки. — Слушай, наверное, ты все-таки пришла в них. По рассеянности.

— Ты правда не брал мои кроссовки? — с подозрением осведомилась я.

— Конечно, не брал. Зачем мне?

— Отнести собаке, сидящей в самом центре Гримпенской трясины, — без прежней убежденности предположила я. Честно говоря, по лицу Игоря я уже видела, что он ни при чем, поэтому с горечью добавила: — Кто бы мог подумать, что из всей обуви, оставленной на крыльце, какого-то придурка прельстит именно моя? Извращенец!..

— У нас тут за все время не было ни одного случая воровства, — заметил Игорь. — Я, конечно, не настаиваю, но, если ты пришла не в этих туфлях, тогда чьи они?

Я посмотрела на мадам Брауэр.

— Она отрицает, — пояснил Игорь. — И потом, у нее ступня в полтора раза длиннее. Извини, но это твой размер. Перед защитой диссертации все становятся рассеянными, так что не переживай. С каждым может случиться.

— С каждым — не может, — буркнул Юсупов. — Хватит! Неприлично заставлять иностранцев ждать, пока вы отшутите все свои шутки. Катя, надевайте туфли, и поедем.

— Но это не мои туфли! — Моя врожденная честность упорствовала, не давая ступить на стезю воровства. — Ладно, я могла по рассеянности надеть черт знает что, не спорю. Но я не ношу такой каблук! И вообще, присмотритесь. Они страшно дорогие, у меня и денег-то на такие нет… Игорь, это наверняка оставила здесь твоя жена!

— На крыльце? Вряд ли. Дай посмотрю. Нет, на нее это не налезет. Слушай, только не делай вид, что помнишь всю свою обувь. Завалялось где-то в шкафу, ты машинально надела и пошла. Смотри, мадам Брауэр уже еле на ногах стоит. Нам действительно пора ехать.

Они так заморочили мне голову, что я не то чтобы поверила… ну, скажем, убедила себя, что верю. Если уважаемые люди настаивают… к тому же я действительно недавно, например, надела две босоножки из разных пар, причем заметила это не я, а моя подруга. Только не помню я этих лодочек, убейте меня — не помню! Хотя сидят точно влитые. Наверное, все-таки мои, альтернативы нет. Злодей Стэплтон, похищая ботинки сэра Генри, ни разу не оставлял ничего взамен. Не думаю, что нынешние злодеи благороднее. Или вовсе не злодей, а неизвестный доброхот из чистого благородства подменил мои кроссовки фирменной обувью? Этакий Робин Гуд, отбирающий кожгалантерею у богачей и подкидывающий ее бедному люду.

Возможно, я лишена романтики, но в возрождение Робин Гуда не верю. С неменьшим успехом можно предположить, что элегантными лодочками одарили меня лесные эльфы. Я полюбилась им, пока гуляла по болоту, жужжа и оберегая Кнута от мухоморов. Возможно, в полночь туфельки превратятся обратно в кроссовки. Главное, успеть до той поры насоблазнять побольше принцев.

В общем, легче всего было спихнуть историю на собственную рассеянность. Тем более, мне хватало более насущных проблем. Каких же еще в наш меркантильный век, если не материальных…

Зарплаты после лета я всегда ждала словно манны небесной, ибо перед отпуском вечно влезала в долги и потому в августе пребывала даже не на нуле, а в глубоком минусе. Однако ближайший семестр обещал быть денежным, поскольку я взялась за приработок. Дело в том, что преподавателям вузов положено время от времени учиться на факультете повышения квалификации (сокращенно его называют ФПК), и мой срок пришелся на осень этого года. Учиться мне гораздо проще, чем работать, кроме того, на ФПК занятия проводятся всего три дня в неделю. Таким образом, я с радостью могла согласиться на предложение коллеги-профессора, уезжающей на два месяца к сыну в США, вести ее занятия и, соответственно, получать ее зарплату.