Александра Мадунц - Ради подруги

Через пару часов в квартиру было не войти. Всю прихожую занимала внушительная куча, состоящая из вещей, предназначенных на выброс. Пол в маминой комнате был покрыт так называемыми «подозрительными вещами» — их мне тоже хотелось выбросить, но я считала своим долгом сперва посоветоваться с прародительницей. Непонятно одно — где весь этот хлам хранился до моей генеральной уборки? Ни один шкаф не вместил бы и десятой части. А еще гора старых тряпок за шкафом, гора бумаг под моей кроватью — ого-го, сколько работы!

Мамин приход с работы застал меня врасплох.

— Что, уже десять вечера? — удивилась я. — Время пролетело незаметно.

— Что это? — растерянно пролепетала мама.

— Мусор. Не волнуйся, я мигом это выкину. Заверну в полиэтилен и носок за пять-шесть унесу на помойку. И будет у нас чистота.

— Э… это ты хочешь унести на помойку? — заикаясь, выдавила мама и, легче птички подскочив к вещам на выброс, выхватила и прижала к груди рваную картонную коробку.

Я вытаращила глаза. Такого я не ожидала. Я заранее приготовилась к сопротивлению, но уж в этой-то куче была уверена на все сто!

— Зачем тебе эта коробка? Она дырявая.

— В ней когда-то были конфеты «Жар-птица», — пояснила мама. — Очень вкусные.

— Но теперь ведь их нет. Отдай! Видишь, вот она и развалилась. А эта бутылочка к чему? В ней когда-то был вкусный ликер?

— Она красивая.

— Лежит, только место занимает. Ее и не примут нигде, потому что нестандартная. И не нальешь ничего — пробки нет. Ну, а это зачем схватила? Сумка с дыркой. И без ручки. И молния сломана.

— Да, — возразила мама, — зато из нее можно вырезать заплатку. Вдруг понадобится!

— Заплатку — к чему?

— К другой сумке.

— Я лично не собираюсь носить сумки с заплатками.

И вот так мы боролись за каждую вещь, представляете? Иногда побеждала мама, иногда я. В конце концов она отправилась готовить запоздалый ужин, а я побежала на помойку, вынести то, что мне удалось отстоять. Вернувшись, я с удовольствием наложила себе на тарелку жареной картошки, но, съев кусочек, застыла в удивлении. Мороженная картошка зимой — это понятно, но летом? Однако факт остается фактом — картошка сладкая.

— Катя, — поинтересовалась мама, — мне чудится, что картошка сладкая, или в самом деле?

— Видимо, в самом деле. По крайней мере, мне тоже чудится. Где ты ее купила?

— На рынке. И пожарила на кукурузном масле. Вот оно… ох!

Я глянула на масло. Это был лимонный сироп!

— А все ты виновата! — защищалась мама. — С твоими генеральными уборками! Я, может, всю жизнь копила этот хлам, а ты хочешь, чтобы я в одночасье взяла и с ним рассталась. Такое не проходит безболезненно.

— Я хочу не только этого, — не унималась я. — Сейчас мы будем красить тебе волосы. Ты ведь давно жаловалась, что пора, да все никак не соберешься. Вот и приступим.

Не привыкшая к моей активности мама покорно согласилась. Краска у нас была закуплена давно, и к лету от седины требовалось избавляться. Я смешала нечто из тюбика и какую-то таблетку — все по инструкции. Нанесла смесь на мамину голову. Не скупясь — что называется, как для себя. И через пару часов мама стала абсолютно рыжей! Не какой-то там рыжеватой или бронзовой — рыжей, как хороший апельсин. Нет, рыжее!

— Что ты со мной сделала? — потрясенно спросила она.

— Покрасила. Наверное, я слегка переборщила. Ты как считаешь?

Мама гневно фыркнула:

— Я считаю, что в таком виде я из дома не выйду! А мне завтра на работу. Вместо меня на работу пойдешь ты. И по магазинам. А я стану затворницей, пока не отрастут новые волосы.

— Они у тебя растут медленно, — напомнила я.

— Что поделаешь. Стану затворницей до конца жизни. Стара я показываться людям с такими волосами.

И она гордо удалилась к себе. А назавтра я еще до открытия стояла у дверей парфюмерного магазина, в котором тут же приобрела черную краску. В итоге мама стала похожа на цыганку, что не привело ее в восторг, но по сравнению с предыдущим вариантом показалось приемлемым. Зато и сбросила она лет двадцать, не меньше! И, самое главное, меня эта эпопея если и не успокоила, то, по крайней мере, вернула в привычное мне за последнее время состояние умеренного беспокойства. В самом деле, что такое принципиально новое произошло? Убили Эдика, и поэтому мы сменили одного шантажиста на другого. Шило на мыло. Эдика, как и всякого человека, жалко, однако надевать по нему траур было бы странным. А Свету пока не трогают. Могло быть и хуже!

В двенадцать часов, безумно сонная, однако вполне пригодная к работе, я уже вовсю принимала экзамен, когда дверь аудитории распахнулась и вошедшая Света в гробовом молчании кинула на мой стол сверкающий нож. Нож упал как раз между мною и опрашиваемым студентом, заставив нас обоих оцепенеть. Мы с ним одинаково уставились на страшное орудие, полностью забыв о линейных операторах и их матрицах в ортонормированном базисе. Какие тут базисы, если перед тобой лежит такое!

Первой опомнилась я. И неудивительно — я уже упоминала о силе привычки. Для моего бедного ученика эта сцена происходила впервые, а мне была знакома. Поэтому я нашла в себе силы спросить:

— Что?

А моя поднаторевшая в ужасах жизни подруга нашла силы ответить:

— Вот!

И мы снова впали в оцепененье. Не знаю, сколько бы мы в нем пробыли — возможно, до девяти вечера, когда уборщица запирает помещение — если бы не прозвенел звонок. Вот ведь — во время семестра, когда он необходим, никогда не дождешься, а в сессию вдруг воспрял! И мы вместе с ним. Я лично подскочила вверх по крайней мере на двадцать сантиметров, а более спортивно развитые студенты — не меньше, чем на полметра. Что касается Светы, то она ограничилась тем, что схватилась за сердце и застонала.

— Это ты нашла в своем столе? — приземлившись, уточнила я.

— Да.

— Сегодня?

— Да.

Я задумалась и сделала гениальный вывод:

— Тогда это не Эдик.

— Что — не Эдик?

— Подбросил.

— А ты сомневалась? Эдик сейчас в морге. Или в крематории. Поэтому нож я принесла тебе.

Мои мозги упорно отказывались работать. Блестящий нож словно гипнотизировал. Казалось, он сейчас взлетит и набросится на свою жертву, а кто ею станет — загадка природы. В то же время отказать подруге, очевидно пребывающей в тяжелом состоянии, я не могла, поэтому вытащила из кармана носовой платок, завернула в него загадочный инструмент и сунула в сумку.

— Слава богу! — обрадовалась Света, у которой исчезновение с глаз орудия убийства явно вызвало огромное облегчение. — Я так и знала, что ты что-нибудь придумаешь.

— Придумаю? — ужаснулась я. — Ты что имеешь в виду? Опять зарыть его в лесу, чтобы его съели похожие на Курицына жуки?

Жуткий грохот потряс аудиторию. Нет, это не для моих нервов!