Ольга Степнова - Леди не по зубам

Может, она и дурачилась, но выбора у меня не было. В конце концов, у меня в анамнезе был полуглухой дед, который долгое время наотрез отказывался носить слуховой аппарат и с которым я натренировался разговаривать громким ором. У меня были мощные лёгкие и громовой голос. Выхода не было, надо было рискнуть.

– Только попробуй что-нибудь выкинуть! – шепнул я Беде. – Переводи, как хочешь, но чтобы дети всё поняли!

Элка радостно закивала и огладила по бокам свой розовый сарафан, давая понять, что впервые за время этой поездки ей не скучно.

Я вышел на сцену.

Беда шагнула за мной.

– Друзья! – заорал я во всю глотку. – Мы рады вас видеть!

Элка, стоявшая рядом со мной, сделала руками загадочные пассы, низко поклонилась и широко улыбнулась.

Дети в зале заулыбались, воспитатели в первом ряду недоуменно переглянулись между собой. Я поискал глазами Оскара Васильевича Сикорука, но не нашёл. Стараясь строить простые и лаконичные предложения, я продолжил:

– Мы приехали к вам с весёлым представлением, которое докажет вам, что наркотики это вред!

Я почувствовал, что краска заливает лицо. Объяснять бедным детям, которые в своей короткой жизни и так хлебнули горя, что колоться нехорошо, мне показалось глупым. Но другой программы у нас не было.

Беда изобразила укол в вену, сделал страшное лицо и, закатив глаза, стала плавно падать на сцену.

– Употребляя наркотики, вы можете опуститься и пойти по кривой дорожке, – пробормотал я под нарастающий смешок в зале.

Элка, только что свалившаяся на пол, вдруг встала на четвереньки и пошла по сцене зигзагами, мелькая, своими чёрными кружевными трусиками.

Зал взорвался хохотом, смехом и аплодисментами. Если бы я не знал точно, что это глухие дети, ни за что не поверил бы, что они могут так громко ржать.

– Платье одёрни! – зашипел я на Элку и она, стоя на карачках, одной рукой бесстыдно натянула на зад подол.

Воспитатели в первых рядах неприкрыто хмурились и о чём-то переговаривались.

– Мы бы хотели показать и рассказать вам, чего может достичь человек, если он ведёт здоровый образ жизни и занимается спортом, – уже без особого нажима на голос сказал я, так как понимал всю бредовость ситуации, в которую попал.

На это моё заявление Элка бодро вскочила, с улыбкой дебильной дуры сделала несколько высоких махов ногами, потом пару раз присела, вытягивая руки вперёд, затем вдруг начала низко наклоняться вперёд, ударяясь лбом о свои коленки. Очевидно, она изображала производственную гимнастику.

Дети рыдали от смеха. Воспитатели недобро смотрели на сурдопереводчицу, которая, сделав неустойчивую ласточку, покачнулась на шпильках и чуть не упала.

– Давайте для начала посмотрим фильм, который расскажет, до чего могут довести молодого и здорового человека наркотики, – пробормотал я, пялясь в пол и не зная, куда девать себя от стыда.

Элка, приложив к глазам сложенные на манер окуляров пальцы, покрутила ими, словно настраивая резкость в бинокле, потом, будто увидев что-то ужасное, с громким криком отшатнулась назад и, не удержавшись на шпильках, с грохотом рухнула на дощатый пол, высоко задрав ноги и давая в полной мере лицезреть залу свои сексапильные стринги.

– ……ц, – не сдержавшись, тихо выругался я, и позорно сбежал со сцены под оглушительные аплодисменты.

Элка осталась лежать на сцене, конвульсивно подёргивая коленями.

– Гасите свет! – закричал я. – Запускайте фильм!

Фильмец был весёлый, но поучительный. О том, как лёгкие наркотики провоцируют употребление более сильных…

– Какой фильм?! – набросилась на меня Викторина Юрьевна. – Они же не слышат ничего!

– Зато видят! – огрызнулся я и дал отмашку Герману Львовичу, который сидел в операторской, чтобы тот запускал картину. – Пусть смотрят, хуже не будет!

Свет погас, засветился экран. Гогот в зале не прекращался ни на секунду. Судя по цокоту каблуков на сцене, озвучивая титры, Элка отплясывала камаринскую.

– Немедленно уйди со сцены! – негромко приказал я ей, но она и не подумала меня услышать. – Прекрати! – в голос заорал я.

– А с чего ради вы вздумали выражаться на сцене? – ледяным тоном поинтересовалась у меня Викторина Юрьевна. – Здесь ведь не все глухие! – язвительно добавила она.

Я опять почувствовал, что краснею.

– Извините, не сдержался. Очень уж нештатная ситуация, – процедил я сквозь зубы.

– И жену бы свою угомонили, а то она там уже фуэте крутит, а какое это имеет отношение к содержанию фильма?

– Никакого, – мрачно согласился я с ней, – но всё ж какой-никакой сурдоперевод…

– А чё, прикольно! – засмеялся вдруг Ганс, подглядывающий из-за занавеса за тем, что происходило на сцене. – И детям нравится!

На сцене послышался грохот и новый взрыв смеха.

– Опять упала, – прокомментировал Ганс. – Это она специально падает, когда на экране наркоманов показывают!

– Чёрт знает что! – возмущённо подёргала платочек на шее Викторина Юрьевна.

– А, будь что будет! – обречённо махнул я рукой и присел на трёхногий стул.

Дальше в программе был кукольный спектакль, который мастерски исполняла Викторина, ловко орудуя куклами, одетыми сразу на две руки. Сценки были написаны лично Викториной, и она очень ими гордилась.

После кукольного спектакля мы с Гаспаряном должны были изобразить на сцене показательный бой в стиле каратэ, потом Ганс устраивал на сцене сеанс бодибилдинга, демонстрируя свои безупречные мышцы. Я должен был стоять рядом и объяснять, какие мышцы и как правильно прокачиваются. В конце программы Герман Львович проводил много весёлых конкурсов, победителям которых вручали ценные призы.

Половина этой программы летела к чёртовой матери, потому что аудитория ничего не слышала, вторая половина не могла состояться по той же причине, плюс украденные телефоны, которые и были призами.

У меня голова шла кругом!

А Элка беззаботно выкаблучивалась на сцене.

Поднявшись по боковой лестнице, за кулисы вдруг ворвалась пожилая дама в тёмном костюме и белой блузке с пенящимся у горла жабо.

– Я не понимаю, что происходит! – перекричав хохот в зале, возмущенно воскликнула дама, обращаясь ко мне. – Вы что, артисты погорелого цирка? Тогда при чём тут фильм о наркотиках?! Очень странная и разнузданная клоунада! – кивнула она в сторону сцены. – Ваша девушка в розовом растлит наших сирот! А вы, вы что себе позволяете?! Почему материтесь на сцене, словно сапожник?! – она обличительно ткнула в меня пальцем с нанизанным на нём перстнем с огромным янтарём.

Я вжал голову в плечи и вытер о джинсы вспотевшие руки. Мне хотелось провалиться сквозь землю перед этой благообразной тётушкой, словно я был не завучем средней школы, а второклассником, попавшимся на курении в туалете.