Наталья Александрова - Белка в колесе фортуны

Все сочувствовали Хохленко (родная кровь ведь не водица), тем более что Любочка оказалась совершенно безобидной и охотно выполняла мелкие несложные поручения.

– Здравствуйте, товарищи! – сказала Любочка печальным басом.

Ей никто не ответил. Капитан Гудронов что-то писал в толстой амбарной книге, насупив брови, капитан Ананасов по-прежнему уставился в стену и шевелил губами.

– Я… вот принесла… – Любочка стеснительно протопала к столу Гудронова и положила перед ним пачку снимков.

– А-а, это вы, Любовь Сергеевна! – Гудронов оторвался от своей писанины. – Простите, заработался совсем, не заметил…

Любочка подвинула ему фотографии, но Гудронов не обратил внимания и продолжал разговор:

– Да, вот так работаешь, надрываешься, жизнь и здоровье кладешь на алтарь непримиримой борьбы с российской преступностью, а что получаешь взамен?

– Премию, наверное… – неуверенно ответила Любочка.

– Ох, Любовь Сергеевна, да разве в деньгах дело?! – пылко вскричал Гудронов. – Уж вы-то прекрасно знаете, что мы, работники милиции, трудимся за идею. И деньги нас совершенно не интересуют!

В этом месте капитан Ананасов не выдержал и выдал звук, который издает резиновый пищащий шарик, когда сдувается. Гудронов споткнулся на полуслове, но Любочка, кажется, ничего не заметила, она слушала Гудронова очень внимательно, даже рот приоткрыла.

– Присаживайтесь! – сухо бросил Гудронов, так как устал задирать голову, глядя на рослую Любочку. – За двоих ведь я работаю теперь, Любовь Сергеевна, – скорбно продолжал Гудронов, решив переходить ближе к делу, потому что время поджимало, Хохленко велел поторопиться. – Ананасов-то, считайте, из игры выбыл!

– Он заболел? – Любочка с опаской покосилась на капитана Ананасова, который, чтобы не рассмеяться, строил стенке страшные рожи.

– Это как посмотреть, – вздохнул речистый Гудронов. – Кое-кто, конечно, может считать это болезнью, однако бюллетень почему-то наша медсанчасть не дает!

Любочка в ответ поморгала и поинтересовалась, что же такое случилось с капитаном Ананасовым.

– А вы не догадываетесь? – с чувством спросил Гудронов. – А надо бы повнимательнее к людям быть, Любовь Сергеевна, все-таки не в скобяной лавочке работаете, а в органах российской милиции! Страдает наш Ананасов от вашего невнимания и своей неразделенной любви!

В этом месте капитан Ананасов, чтобы удержаться от припадка хохота, сделал особенно страшную рожу.

– Ой! – Любочка хотела пискнуть, но голосовые связки выдали рык потревоженной в берлоге медведицы.

– Да-да, Любовь Сергеевна! – гремел Гудронов. – И нечего ойкать и делать, понимаете ли, удивленные глаза! Не вы ли третьего дня в буфете сказали, что он несерьезный человек, и нарочно облили его абрикосовым компотом?

– Я не нарочно, – горестно пробасила Любочка, – и про несерьезного человека тоже… Я не хотела обидеть…

– А человек страдает! – припечатал Гудронов. – И общее дело, между прочим, тоже! Потому что я не железный и надвое разорваться не могу!

Тут он немного помедлил, несколько удивленный нелогичностью собственной фразы. Ананасов уронил голову на стол и затрясся от беззвучного хохота.

Из грустных коровьих глаз Любочки полились самые настоящие слезы.

– Любочка! – тут же усовестился Гудронов. – Не надо так расстраиваться. Капитан Ананасов не красна девица, он и не такие перегрузки выдерживал! Переживет он ваше невнимание!

Тут Ананасов заржал в голос.

– Вы все шутите, – грустно сказала Любочка, – меня Кузьма Остапович предупреждал…

– Кому шутки, а кому – серьезно! – не сдавался Гудронов. – Но вы, Любовь Сергеевна, не переживайте и – главное – Кузьме Остапычу про это не говорите!

Тут он ловким движением выудил из ящика конфету «Красная Шапочка». Любочка просияла, как ребенок, и развернула конфету с опаской, ожидая, что там окажется пустой фантик. Однако бравые капитаны до такого свинства все же не дошли, Любочка засунула конфету в рот целиком и ушла, успокоенная.

– Уф! – Ананасов вытер выступившие от смеха слезы. – Даже голова перестала болеть!

Гудронов рассматривал снимки с места происшествия, принесенные Любочкой, Ананасов заглянул через его плечо.

Увиденное не сделало его жизнь более радостной. Потерпевший выглядел именно так, как должен выглядеть водитель машины, на полном ходу врезавшейся в фонарный столб. Приборная доска залита кровью, в открытых глазах мертвеца был запечатлен ужас. Левая рука вцепилась в руль, правая бессильно свешивалась вниз.

Ананасову показалось, что в этой руке что-то зажато.

– Вроде бы мобильник… – понял его мысль Гудронов. – Едем, на месте разберемся.

Возле разбитой машины уже толкалась куча народу: всем хотелось посмотреть на змею. Капитаны приблизились с опаской.

Фотограф Семечкин суетился, пытаясь поймать змею в кадр.

– Света мало! – громко сокрушался он. – Не выйдет ничего!

– А ты дверцу приоткрой! – посоветовал какой-то смутно знакомый парень в черной кожаной куртке.

– Сам открывай! – огрызнулся Семечкин. – Змея-то наверняка ядовитая!

– В питомник-то звонили? – спросил Ананасов, разглядев битую «мазду». – Пускай специалист змеюку заберет, вдруг она и правда ядовитая… Чего нас тогда раньше времени с места сорвали?

– Спроси у начальства! – развел руками Семечкин и подмигнул: – Хочешь принять? Буквально пять грамм. Для энтузиазма. У меня есть… – И он похлопал себя по карману, откуда соблазнительно булькнуло.

– Издеваешься, да? – прорычал Ананасов. – Знаешь ведь, что мы с Гудроновым завязали!

– Ну извини, пошутил! – Фотограф на всякий случай отступил за широкую спину парня в кожанке.

– За такие шуточки знаешь, что делают? Нет, каждому непременно надо приколоться! Видите, что людям и так тяжело… – Ананасов скрипнул зубами и заглянул в салон разбитой машины.

На заднем сиденье кольцами свернулась змея. Была она серая с узорчатой спиной. Почувствовав взгляд человека, змея подняла плоскую голову и посмотрела на Ананасова маленькими холодными глазками. От этого взгляда капитана прошиб пот.

– Вот ведь гадина какая! – пробурчал он и отошел в сторонку от греха подальше.

Вернулся Гудронов, получавший под расписку вещи потерпевшего. По документам погибший мужчина значился Косаревым Андреем Ивановичем, пятидесяти двух лет, проживающим на улице Сверхсрочника Первача, дом восемь, квартира пять.

Как только Ананасов взглянул на адрес, в голове всплыла мелодия из старого фильма под названием «Там, где кончается асфальт». Улица Сверхсрочника как-его-там-дальше находилась в такой чертовой дали, что Ананасову заранее стало тошно. И тут он увидел в вещах потерпевшего телефон.