Татьяна Луганцева - Фуэте на пороховой бочке

В кафе воцарилась напряженная тишина. Насте стало очень неприятно: они только что похоронили женщину, и тут другая женщина заявляет, что гуляла с ее мужем и родила от него ребенка.

– Так много до чего договориться можно… – отвел глаза Дима. – Наум ничего подобного никогда не говорил. Вы в своем уме?

– Он был женат и, если честно, не хотел признавать Мишу, но от биологического отцовства ему не отвертеться, хоть его уже и нет в живых. Я просто ждала своего момента и стану добиваться генетической экспертизы. Миша мой всегда готов, а профессор…

– Эксгумация? – икнула Настя.

– Глупости! Когда он умер пять лет назад, я срезала с его головы прядку волос, она у меня дома. Я берегла ее как зеницу ока! Мой генный материал, наше наследство! – восклицала женщина, и Насте вдруг представилось, что она и спит с этими волосами, сберегая их как зеницу ока.

Почему-то никто не усомнился, что Галина Петровна говорит правду и что экспертиза подтвердит ее слова полностью.

– Да, ты долго ждала этого момента… – раздался неожиданно за их спинами голос, и со стороны кухни появилась Зоя Федоровна собственной персоной.

Она была одета в скромное шерстяное платье благородного стального цвета. Нитки черного жемчуга украшали ее шею. Как всегда, аккуратная прическа и, как обычно, яркий макияж. Из всех присутствующих на поминках удивилась только Галина Петровна. Сначала она побледнела и потеряла дар речи, затем побагровела и затряслась.

– Ты?! Ты жива?! Что за издевательство?! Почему вы молчите, Борис, вы же из органов?! Арестуйте ее за мошенничество! Что за комедия?! – забрызгала она слюной.

– Успокойся, Галина, – села во главе стола Зоя Федоровна. – Все находящиеся здесь, кроме тебя, знали, что я жива.

– Что это значит? Я не понимаю!

– Мы правильно вычислили тебя, – вздохнула Зоя Федоровна. – Мне по-женски жаль тебя, но это надо было как-то остановить. Потому что ты, Галина, не просто ждала своего звездного часа – ты приближала его, как могла. А я очень хорошо знала амбиции своего мужа, и когда речь зашла о наследстве, о завещании, поняла одну вещь. Наум Борисович был слишком амбициозен, чтобы остаться одному, без наследника. И если я не могла родить, значит, сто процентов, он должен был, как говорится, заиметь ребенка на стороне. В его устах это звучало бы не «красивый роман», не «страстное желание иметь ребенка», а скорее всего, просто «передача генетического материала», «свое продолжение». Что, я угадала? Эх, Галя… Ты стала его заложницей, всего лишь еще одной жертвой его гениального разума. Ты наверняка радовалась, что на тебя обратил внимание такого уровня человек, но была для него всего лишь… оболочкой для вынашивания его генов.

– Замолчи! – затряслась Галина.

– Нет уж, сегодня мои поминки, и сегодня я говорю! Кстати, поминки так себе, – скривила лицо Зоя Федоровна. – Когда отброшу копыта по-настоящему, таких посиделок не хочу. Учли? Так вот, когда возникла мысль о существовании наследника профессора, чтобы найти его, мы обратились к тем, с кем он работал. Ведь Наум все свое свободное время отдавал работе. С пациенткой, то есть с материалом поврежденным, по его разумению, он бы спариваться не стал. Значит, оставалось искать среди сотрудников. Причем среди сотрудников, не требующих ничего и не предъявлявших никаких претензий, а смотревших ему в рот. Для этой роли очень подходила медсестра, с которой он проводил свои гениальные опыты, то есть операции. Мы навели справки о тебе, Галина, и о твоем сыне Мише. Родила ты его без мужа, и как раз после того, как я сделала все возможное и невозможное для того, чтобы вылечиться от бесплодия. Все сходилось.

– Все просчитала… – сквозь плотно сжатые зубы прошипела Галина Петровна.

– Да, дорогуша, все. Хотя, как показывает практика, абсолютно все в нашей жизни просчитать невозможно. Ошибся даже Наум Борисович. Передача генетического материала, то есть, извините, рождение твоего ребенка, прошло не так, как он предполагал. Миша родился копией матери – и внешностью, и характером, и умом.

– Да, он мой сын!

– Никто и не сомневался. Но профессору нужен был его собственный клон, ребенок, в котором превалировало бы его начало. И он очень сильно разочаровался! Мальчик был обычным, звезд с неба не хватал. Наум понял, что его дело он продолжить не сможет. И просто отвернулся от вас. Я сочувствую тебе, Галина. Ты плохо его знала! Ты видела Наума только с его лучшей стороны, как гениального человека, и была не в курсе, что он не способен любить. Не было у него того органа, которым любят. Или не функционировали те клетки в его мозге, я не знаю… Доктор Алферов любил только себя!

– А ты не жалей меня, – исподлобья посмотрела на вдову гения Галина Петровна, – я все равно свое возьму!

– Да я и так дала бы наследнику Наума все, что бы ты захотела, надо было просто сказать мне правду. Но ты пошла по криминальному пути. Покушения на меня ведь твоих рук дело? А Миша помогал?

– Его не троньте! Мишенька абсолютно ни при чем! Он даже не знает, кто его отец! – закричала Галина Петровна.

– Ну что ж, пусть будет так… – Зоя Федоровна села за стол и стала накладывать себе в тарелку еду. – Хоть на поминках собственных поесть… Совсем изголодалась в больнице, кормят какими-то комбикормами.

– Да, я хотела, чтобы тебя не было! – со злобой произнесла Галина. – На всех почетных мероприятиях ты оказывалась с ним рядом. В почете, в богатстве – ты с ним. За что? За печать в паспорте? А на всех операциях, сложнейших и длительных, возле него была я. И ребенка родила от него – я! Вот и захотела со страшной силой изничтожить тебя. Сначала ждала, а потом поняла, что не дождусь, и решила помочь тебе. Но какая же ты, стерва, оказалась живучая! – сокрушалась Галина Петровна, опрокидывая рюмку водки в рот и размазывая помаду по толстым щекам.

Настя содрогнулась. Она вспомнила, как они с Петром пили из ее рук коньяк. А ведь женщина с таким потенциалом и с такой запредельной обидой и озлобленностью запросто могла напоить их цианидом.

– В общем, дело ясное, – сказал потрясенный Борис Всеволодович, хоть и никак не проявлявший своих эмоций.

– Показала я вам класс? – прищурила глаза лихая старушка Зоя Федоровна, сплевывая через левое плечо. – Хорошо, что я не суеверная. Ведь я сама напросилась на такой кошмар. А сколько можно было продлевать мои мучения? Ведь всем было понятно, что преступник проявит себя только после моей гибели. Я же еще пожить захотела… Вот и разыграли мою кончину. Конечно, долго пришлось уговаривать Бориса Всеволодовича, но, думаю, что сейчас он не жалеет.

– Нисколько, – подтвердил следователь.

– Что же мы захоронили? – сдулась Галина Петровна, как воздушный шарик.