Дмитрий Щеглов - Абрек из Мюнхена

– Едем! Едем! – обрадовался Вячеслав. У него радостно заблестели глаза. План по уводу от немца его переводчицы созрел в его голове. На улице, перед телецентром стали уточнять куда едем?

– Можно поехать в мой клуб. – стал приглашать Вячеслав. – Он за городом. Оторвемся по полной программе. Казино, рестораны. Полная конфиденциальность и уникальные возможности. Память на всю жизнь. Такую кухню и кувырки вам обеспечу.

Специфическая реклама в первую очередь и не устроила Карла Мюллера. От этих молодых и ранних, сделавших деньги из воздуха, можно чего хочешь ожидать, начиная от садомазохизма и кончая утонченностью наслаждений Древнего Рима. Кто его знает, на какой стадии разложения, то бишь приобщения к ценностям культуры толстосумов он находится.

Карла Мюллера раздражало в молодом собрате по денежному мешку его оторванность, бросающиеся в глаза сверхразвитые хватательные инстинкты. Торопится урвать у жизни все и сразу. Спешат потрогать, пощупать, пропустить через себя, сделать сальто-мортале от свалившегося неожиданно на тебя богатства.

А может быть так и надо? Это он, Карл Мюллер живя с детства в городе в престижном доме, а за городом в большом поместье, мог позволить себе любую прихоть. Уверенность в своих воображаемых и реальных возможностях рождала на уровне подсознания инстинктивную пресыщенность. Он мысленно перелистал несколько страниц своей прошлой жизни. Ну и что? Ни одного сумасбродного поступка, ни одного запоминающегося скандала, ни развода, ни бурного романа, ни потопа, ни пожара, – тихая жизнь добропорядочного богатого буржуа.

И ему сейчас предлагают бросится головой в омут! Похоже, в омут разврата. Уж очень подозрительно блестят глаза у Вячеслава Туркина. Напоят, разденут, подсунут несколько красоток, а Лону, молодую, необъезженную, уведут прямо из стойла. Ишь, как стервец молодой бьет нетерпеливым копытом. Наверно и сауна, и травка, и шикарные нумера, и девочки, и снотворное, для него, для Карла Мюлера давно готовы.

Мюллер разочаровал ответом Вячеслава Туркина.

– Я бы поехал, но не в модный клуб или казино где тусуется ваша псевдоэлита, а в какой-нибудь старый, престижный ресторан с добротной кухней и спокойной обстановкой.

Вячеслав Туркин моментально поскучнел. Все его авантюрные планы насчет чужой переводчицы на глазах рассыпались. Ему бы ее до своей машины как-нибудь довести, а там бы только ветер свистел, да покрышки шуршали, но и тут немец все предусмотрел, нанял бдительного абрека. Ах, как глаза недобро сверкают из-под кустистых бровей. Тимур, стоял у открытой двери Мерседеса и демонстративно тесал палочку огромным убийцей-ножом. Черные мысли сами собой таяли как весенний ледок под его пронзительным взглядом.

– Из старых хороших ресторанов можно поехать в Прагу, в Арагви, В Пекин, в Метрополь, или Националь.

– О…о! Националь! – будто застоявшийся боевой конь, Карл Мюллер, при названии «Националь» встрепенулся. – Националь! Националь!

Поехали в самый центр Москвы, в Националь.

Ресторан был действительно старый, кухня европейская. Официант принял заказ и неспешно удалился. Лона откровенно скучала, изучая меню и в пол-уха слушала, что ей говорил Вячеслав Туркин. Лучше бы поехали в модный клуб. Тимур, который определился на роль охранника на этот раз остался в автомобиле с водителем. Спокойная обстановка располагала к неспешному ужину и приятным разговорам. Когда вино было разлито по бокалам, Карл Мюллер решил сказать тост.

– «Покуда нам светит день, давайте держать голову высоко. И покуда еще можем творить, – давайте не сдаваться!» Так сказал на одном из приемов великий Гете, который служил премьер-министром в Веймарском герцогстве. Я повторяю его слова.

Тост нес в себе несколько подтекстов, он мог адресоваться Лоне, намекая на бойцовские качества Мюллера и его притязания, и быть одновременно камушком в огород Вячеслава Туркина. Почему-то Мюллер невысоко оценивал его общеобразовательный багаж. Вряд ли тот знаком с Гете. И получил ту же щелчок по носу. Вячеслав принял вызов быстро и с подковыркой ответил:

– А мне нравится другое, то, что Гете записал в альбом великому философу Артуру Шопенгауэру. «Чтоб быть достойным человеком, признай достоинства других». Просат.

Нахватался, сопляк, верхушек, подумал Карл Мюллер. Есть ли смысл рассыпать перед ним бисер? Он лениво процедил:

– Или не признавая чужих достоинств, отгородись от бренного мира, говаривал Шопенгауэр в пику Гегелю. Устрой себе огнеупорное убежище, ибо жизнь – есть ад. Глупец гонится за наслаждениями, а находит – разочарование. Мудрец беду обходит стороной, его тропа к счастью – самоограничение.

Вячеслав Туркин неплохо фехтовал:

– Да! Да! Я с вами согласен! Не только Шопенгауэр, но все неудачники проповедуют аскетизм и воздержание от страсти.

– Вы что имеете в виду? – рассмеялась Лона Штерн. Вячеслав шельмовато вильнул глазами и сказал:

– Шопенгауэр преподавал в том же Берлинском университете, что и Гегель, и в пику ему, назначил свои лекции на те же самые часы, что и метр. Но молоденькие студентки, предпочитали на лекции бегать к старику, а не к молодому Шопенгауэру. Ничто в этом подлунном мире не ново. Похоже, нашему с вами визави не зря пришлось вспомнить философию воздержания Шопенгауэра. – Вячеслав Туркин вместе с Лоной рассмеялись.

– Угадал?

– Угадал!

– Чему вы там радуетесь? – меланхолически спросил Карл Мюллер. Он успешно расправлялся с осетриной.

– Жизни!

Карл Мюллер иронически посмотрел на Вячеслава Туркина и сказал Лоне:

– Рассудок у женщины, говаривал Шопенгауэр, и у некоторых мужчин, на всю жизнь остается детским. Беспричинный смех тому доказательство!

– А мне нравится его непосредственность! – возразила Лона Мюллеру. Тот недовольно поморщился и спросил:

– Надеюсь, вы об этом ему не сказали?

– Надейтесь!

Лона блистала весь вечер. В «Национале» было еще с советских времен неплохое варьете. Когда на сцене девочки начали исполнять канкан, Лона оценила реакцию обоих мужчин. Карл Мюллер просто перестал есть и закурил сигару, а молодой Вячеслав отвесил ей пошлый комплимент.

– Вы Лона на любой сцене, стали бы примадонной.

– И на этой?

– А на этой, тем более!

Что возьмешь с нувориша? Два поколения, говорят, должно пройти, прежде чем аристократизм въестся в кровь и в плоть. Барин, джентльмен – это образ жизни и мышления. А тут за несколько лет из грязи, да в князи. Замашки их ничем не вытравишь, ни хлоркой, ни карболкой.

Любопытно было наблюдать, как мужчины рассчитывались за ужин. Карл Мюллер начал скрупулезно изучать счет, поданный официантом, а Вячеслав небрежно бросил: