Евгения Изюмова - Смех и грех

- Ох, ты… - застыла я, стоя на перилах балкона и вцепившись в перегородку, что разделяла смежные балконы. - Убьёшься ведь, дурак! - крикнула я запоздало.

Следом раздался мощный хор: «Ты что? Ноги переломаешь!» - обращенный неизвестно кому (злоумышленнику или мне, поскольку оба находились в рискованной ситуации) - это на балкон нашего номера влетела возбуждённая ватага персонала и отдыхающих.

Но парень уже барахтался внизу, выгребая из сугроба подальше от корпуса к дорожке. Зато ноги чуть не переломала я, потому что, чувствуя себя виноватой, ведь, если бы не бросилась за парнем вдогонку, он бы не спрыгнул вниз, я была готова ринуться вниз к нему на помощь, но вдруг подумала: «Если что, как дети?» - от мысли такой руки мои ослабли, я и в самом деле чуть не рухнула с перил.

Эта здравая мысль часто меня останавливала от многих безрассудных поступков, остановила и сейчас. Поэтому я не прыгнула вниз, но и не вошла нормально в десятый номер через балконную дверь, чтобы вернуться к себе. Ошалевшая от сих стремительных событий, я полезла обратно, вздрагивая от страха: сверзиться вниз с балконных перил можно запросто. На том, казалось бы, инцидент был исчерпан, правда, надо мной долго беззлобно посмеивались: «К тебе молодой кавалер лез, а ты перепугала парня насмерть».

А лицо злоумышленника я, как ни странно, запомнила - смуглое, чернобровое, но русское лицо: курносое, с толстыми губами. Однако я и предположить не могла, что и этот странный случай, и моё выкаблучивание на вечере танцев, выйдут мне боком, да ещё каким острым боком!..

Промелькнуло несколько месяцев, в течение которых я неоднократно влипала во всякие истории, на сей раз любовные. Одна была ничем не примечательна, а вот другая… О, стоит рассказать о ней, хотя до сих пор не знаю, как назвать себя: простофилей или высокоморальной дамой.

В порядке отступления хочу сказать, что, если Иоанна Хмелевская всю жизнь искала блондина своей мечты, то у меня не было болезненного пристрастия к какой либо определенной мужской масти - чёрной, рыжей, блондинистой или пегой. Каурые и чалые мне вообще не попадались. «Главное, - убеждала я всегда себя, - лишь бы человек был хороший».

Говорят, что только раз в душе сады цветут, имеется в виду, конечно, любовь. А я так думаю, что сады в душе могут закипеть белым пьянящим цветом и не раз, и не два - мой муженёк мне это наглядно доказал. Правда, ко мне такая мысль пришла уже после развода и впоследствии по мере приобретения определенного опыта окрепла. И пусть любовь приходит не один раз, пусть в душе всегда будет цветущий сад, а не убогая пустыня. И опять же: странные, необыкновенные и до чего же разные мы люди - женщины. У одной душа нараспашку, а у другой она таится, пугливая, за семью дверями, это всё, как говорится, зависит от натуры и воспитания. И пугливая робкая женская душа, если мужчина сумеет подобрать ключики ко всем дверям, может оказаться намного вернее своей любви, чем та, что готова впустить в свою «дверь» кого угодно.

Была у меня приятельница, вроде, по натуре добрая, а всё как-то с подковыркой у неё выходило, словно выставить на смех собеседника хотела. Может, и не хотела, а так у неё получалось. Она постоянно искала мужчину своей мечты, и вот судьба толкнула нас, разведёнок, навстречу друг другу, и, несмотря на различие характеров, мы подружились. Но даже мне она умудрилась однажды свинью подложить - не в год Свиньи будь сказано.

Сижу я как-то дома, вся в хандре и унынии - бывают же такие минутки у каждого. И вдруг - звонок в дверь. Ругнувшись, кого, мол, принесло, пошла открывать. И обомлела.

На пороге стояла моя подруга Алевтина с двумя офицерами под ручку. Естественно, я не могла перед её носом дверь захлопнуть, впустила, хоть радости особенной не ощутила от лицезрения двух подпитых мужиков. Подруженька мне пошептала:

- Понимаешь, у меня дома ни крошки, а у ребят - бутылка, вот я их к тебе и привела. Не ругайся.

Я и не стала, потому что Алевтина пьяницей не была, охотно верила, что и пожевать у нее дома тоже ничего нет, поскольку была несколько безалаберной дамой, бездетной, и могла всю зарплату потратить на новые сапоги, платье или ещё что-либо подобное, а потом сидеть дома голодной, однако счастливой, созерцая купленную вещь. Кроме того, я оценила её «заботу» обо мне - ведь и для меня хахаля привела, правда, ей прежде не грех было и спросить, нужен ли он мне на сей момент. Я приготовила закуску, накрыла на стол. Гости выставили бутылку. Я добавила ещё вина - терпеть водку не могу, и стала наблюдать, как развернутся события.

А разворачивались они своеобразно. Альке с хахалем не терпелось до её хаты бежать, не брать же с собой третьего лишнего, они и так для него доброе дело сделали: к женщине доставили - знай только инициативу проявляй. Но я все шуры-муры «третьего лишнего» воспринимала довольно холодно. Конечно, Алька поняла, что совершила глупость, явившись ко мне, и очень расстроилась, предполагая, что я развредничаюсь окончательно и выставлю всех троих за дверь, что её явно не устраивало. А «третий лишний» между тем с горя упился: рассчитывал на горячий приём и тёплую постель, а встретил холодное отношение, и спать он будет вообще неизвестно где. Однако, как человек военный, надежды на победу не терял, и - вот болван! - начал, заплетаясь языком, рассказывать мне о своей жене. Вместо того чтобы наплести мне семь вёрст до небес что-нибудь про мои ясные очи или ещё какие-либо женские прелести, капитан (Алька была с майором), почти плача, изливал душу:

- Я свою одеваю во всё импорное, из Англии.

- Что, прямо оттуда? - поддела я.

- Ага! - с пьяной гордостью заверил незваныйёгость. - И деньги ей все отдаю.

- Мешками? - подковырнула я.

- А что? Почти мешками! Знаешь, как я зарабатываю? В отпуск иду - билет бесплатный хоть куда, за квартиру платим вдвое меньше, я здоров, как бык, а мне деньги на оздоровление ещё дают… А ей - мало. Гуляет! Это надо же?! Гуляет! Ну что, я плохой, да? - он попытался встать из-за стола и показаться во всей красе, но рухнул обратно на стул. - Мне ребята говорят: «И ты гуляй!» А я не могу, я её люблю, - и заплакал.

Я не заметила, как Алька со своим майором ушмыгнули из квартиры - ну совсем по-английски, не прощаясь, оставив мне пьяного дурака на попечение. Так и сидела с ним полночи, выслушивая его жалобы на жену, пока не надоело, и я уложила его спать. Не в свою постель, разумеется.

Утром, часов в пять, я разбудила своего незадачливого ухажёра. Надо было видеть физиономию бедолаги, когда продрал глаза и увидел себя не дома и даже не в казарме, а в чужой квартире на полу - он всё позабыл: и как попал ко мне, и что говорил, и на что надеялся, потому вытаращился на меня и пролепетал:

- Вы кто?