Михаил Березин - Смертельный танец шамана

– Шаман. Он же – Колдун. Якобы получили эту информацию из конфиденциального источника в Париже.

– Значит, у них есть связи с Парижем?

– Выходит, что есть.

– Не нравятся мне эти приятели.

Тролль встал на голову.

– Немедленно прекрати! – потребовал я.

– А, может, мне так лучше думается? – Тролль наморщил лобик. – Нельзя исключать, что культурно-криминальная группа "Фокстрот" – это они и есть. Причем, кличка одного – Дервиш, другого – Шаман, а третьего их напарника, которого мы пока еще не знаем, – Колдун. Что скажешь?

– У тебя с фантазией дело обстоит не хуже, чем у Отто Горовица. Не удивлюсь, если Колдуном в итоге окажешься ты.

– Ха-ха-ха!

– Не расслабляйся!

– Хорошо.

– Записываем и их в подозреваемые?

– А что они собираются делать в ближайшее время?

– Спрятаться как можно надежнее. Куда именно – естественно, не уточняли.

– Записываем.

– Правда, Шрико охарактеризовал их, как наиболее приятных людей из всех берлинских антикварщиков.

– Тем более записываем.

– Дальше идет Анатолий Косых. Приперся со своей женой-красавицей, сексуальным чудовищем. Этому чудовищу, видите ли, страшно остаться одному, если супруга ее ненароком укокошат. Тот, правда, справедливо возражал, что со своими физическими данными она не пропадет. И я охотно к нему присоединяюсь… – Я посмотрел на Малышку и замолчал. – Вообще, этот Косых явно не тот, кого мы ищем. Во-первых, он пьет, во-вторых, у него на уме только его жена. Ну а в третьих, и это

– самое главное, когда он говорил, что в случае его гибели она не пропадет, я видел, что он и впрямь допускает такую возможность. Причем, именно в том контексте, о котором идет речь.

– А, может быть, он просто хороший актер?

– Конечно, теоретически все возможно. Возможно даже в нем пропадает Де Ниро или Аль Пачино. Но с учетом того уровня допущений, с которым вынуждены в настоящий момент работать мы, это предположение отпадает. Иначе нам придется подозревать всех подряд, и круг замкнется. Тогда уж лучше сидеть и ждать, пока преступники не перехлопают всех антикварщиков, кроме последнего, и станет ясно, что это именно он и есть.

– Между прочим, хорошая идея, – заметил Тролль. – Единственный ее недостаток заключается в том, что, придерживаясь подобной тактитки, мы не выполним своих обязательств по отношению к клиенту. Я предлагаю договориться о следующем: в принципе, мы подозреваем, разумеется, всех. Но с разной степенью вероятности. И отрабатываем версии с оглядкой именно на этот коюффициент.

Я согласился. Обсуждение остальных действующих лиц происходило в том же духе и закончилось со следующим результатом: наибольший коюффициент – у Отто Горовица. Второе и третье места поделили Гройпнер с Бреме. Далее с большим отрывом следовала Барбара Штилике, как человек, недавно переехавший сюда из Парижа. Потом плотной группой шли все остальные. Причем, наряду с прочими в эту группу был включен и Шрико.

– А что, – сказал Тролль. – Ведь это не он обратился к нам, а его мамаша, которая, разумеется, ни о чем не подозревает. Когда Шрико стало известно о ее поступке, то поначалу он рассвирепел, а потом понял, что это неплохая возможность отвести от себя подозрение.

Очень весело! Веселее не бывает!! Подозреваются все!!!

– И как теперь мы можем использовать эту стряпню? – поинтересовался я.

– То есть? – не понял Тролль. – С завтрашнего же дня ты начинаешь плотную слежку за Отто Горовицем.

– А если это не он?

– Если это не он, то через несколько дней переключишься на Бреме с Гройпнером.

– Ну, эдак Джаичу точно каюк прийдет. Даже если сейчас он еще жив.

– К сожалению, больше мы ничего не можем сделать.

Тут я вспомнил, что уже восемь часов не ел, и отправился на кухню, где без особого аппетита сжевал еще один кусок пиццы. Неожиданно мне так захотелось посидеть в "Блудном сыне", что на глазах даже слезы выступили.

Появилась Малышка.

– Ты очень плохо питаешься, – буркнула она.

– Смешно заботиться о пищеварении, когда из тебя все время норовят кишки выпустить.

– Мой бедный мальчик.

– Послушай, Малышка, давай договоримся: мулатки не в счет.

– Я никогда не была расисткой.

– Я тоже. Но все-таки мулатки не в счет. О'кэй?

С этими словами я пошел в чуланчик и улегся спать, предварительно положив "Макарова" под подушку.

Утром меня разбудил звонок Горбанюка.

– Третий готов, – сообщил он.

– Отто Горовиц? – поинтересовался я, осененный внезапной догадкой.

– Значит, тебе уже все известно?

– Нет, просто когда судьба начинает испытывать меня, она теряет всякое чувство меры.

– Машина в порядке?

– В порядке, в порядке…

Я положил трубку. Все наши вчерашние рассуждения – коту под хвост!

– Основного нашего подозреваемого шлепнули, – сообщил я Троллю.

– Тем лучше, – невозмутимо отозвался тот. – Они сюкономили нам несколько дней работы. Теперь ты сразу же сможешь переключиться на Гройпнера и Бреме.

Я извлек из-под подушки пистолет и потряс им в воздухе..

– Горовиц, Гройпнер – все это химеры. Вообще еще неизвестно, выследил ли кто-нибудь Джаича или он сам неудачно попытался кого-то задержать. Единственная конкретная информация, которой мы располагаем, это пистолет прапорщика Никодимова. Этим и нужно заняться.

Я погулял с Саймоном, затем съездил на "Сюксише" штрассе к "голым пистолетам". С утра у них было прибрано. На полу – ни единой мятой банки. Но портативные компьютеры уже находились в состоянии боевой готовности. Я вспомнил, как Лили чуть ли не насильно пыталась заставить меня написать лучше любого из них, и горько усмехнулся. Когда одного бывшего фронтовика спросили: "Вы умеете писать тушью?", он отрицательно покачал головой: "Я умею писать кровью".

"Голые пистолеты" в принципе одобрили мой план действий, хотя одобрять или не одобрять не входило в их компетенцию. Их делом было фиксировать происходящее, преломляя его через призму собственного сознания. Я выпил у них две чашки черного кофе и разжился географическим атласом бывших восточно-германских земель.

И все же прежде, чем ехать в Вюнсдорф, я попытался разыскать Павлинову. Где она жила мне не было известно. Но у меня в блокноте имелся адрес магазина, принадлежащего Жопесу, и я отправился туда.

Лучше бы я этого не делал. Я-то надеялся, что в Павлиновой заговорит жалость к своему бывшему соратнику или что ее начальство проявит живой и непосредственный интерес к повороту событий. И что они активно вмешаются, борясь за его жизнь. Конечно, то, что он рассказал мне о подлинной роли Павлиновой, могло в какой-то степени дискредетировать его в глазах бывших коллег. Но я посчитал, что лучше живой дискредетированный капитан Болин, чем недискредетированный мертвый. Может быть, какая-либо из пружин, на которые я расчитывал, и сработала бы в итоге, доведись мне поговорить непосредственно с Павлиновой. Но это как раз у меня и не получилось.