Людмила Варенова - Шайка светских дам

— Обалдела, что ли? — возмутилась ещё не совсем павшая духом Сима.

И Тамара кивнула, соглашаясь то ли с тем, что с ней действительно произошла эта безрадостная метаморфоза, то ли с тем, что действительно, пожалуй, не стоит посвящать Померанского в их тайны. Когда её сын немного окреп, ей захотелось уехать из страны. Все равно куда. Оказалось, что жить здесь ей невыносимо. Всё разрывало сердце — и шум города, и кваканье деревенских лягушек.

— Дались тебе эти лягушки! — не понимала Сима.

У Тамары только катились молчаливые слезы. Уехать она не могла. Следствие по делам Камарина обернулось для неё подпиской о невыезде. Могло быть и хуже, если б не заступничество Померанского. Нет, всё-таки Алла и Ирина скрылись хоть и обидно, но вовремя. Так прошли весна и лето. Толик заметно окреп. Тамара почти набрала прежний вес.

— Ну, и где она?

— Кто? — Аркадий Семенович Волынов никак не мог попасть концом сигаре ты в пламя горящей спички. Тряслись не только руки. Все тело била крупная дрожь.

— Кто-кто! Лошадь твоя в демисезонном пальто! — освободители глумливо заржали.

Пять минут назад Аркадия Семеновича освободили из следственного изолятора, где он провел три месяца.

Сама того не зная, Алла Волынова все-таки свершила свою страшную месть. Художник Волынов не ожидал обыска. С какой стати? Он всегда был предельно осторожен. Но все эта старая никчемная корова Алла! Что такое она натворила, раз менты выбились из сил, переворачивая всю их квартиру? Лизочка, прижимая к себе дочку, смотрела на него такими глазами! А что она думала? Что на её безбедную жизнь можно заработать, малюя пей-зажики? Вон они, идеалисты, пачками мерзнут у Дома художника, надеясь выжать жалкие три сотни из прижимистых граждан. Он уже не мальчишка, чтоб трястись на морозе или бегать по нуворишам, вымаливая заказы.

— Будьте добры, пройдите сюда, посмотрите, это ваше? — попросили его.

Он и так знал, что там, на столе. «Чеки» героина он, глупец, прятал не слишком тщательно. Откуда ж мог знать, что нагрянут вот так, среди ночи?

— Что это? — сделал изумлённые глаза.

— Пока не знаем. Порошок белого цвета, расфасованный в целлофановые пакеты весом около одного грамма каждый. Всего сто тридцать пакетов, — диктовал мент в штатском.

Камуфляжник за спиной Волынова фыркнул под своей черной тряпичной маской. Художник вздрогнул.

Валил всё на Аллу. Но это не имело никакого смысла. Аллы не было в этой квартире уже очень давно. Женщина не оставила в квартире никаких своих вещей, а героинчик забыла? Щедрая особа — ваша бывшая жена! По самым скромным подсчётам, тут на… В общем, на немалую сумму. Сто раз проклял себя, что поторопился тряпки её выкинуть. К тому же его отпечатки «на чеках» героина всё равно остались… Сам же развешивал. Дурак. Перестарался.

Обычная была история. Сперва художник попробовал «легонький» наркотик для вдохновения. Потом кое-что покруче. После того, как подсел. А с деньгами стало напряжно, «кормилец» подал идею толкать героинчик клиентам под видом заказчиков. Дело было непыльное и выгодное. Сначала боялся. Потом понял: никому ни до чего в этой долбаной стране дела нет. Таскалась к художнику золотая молодежь. А что? Портреты иметь нынче в моде. И вот — на тебе! Приплыл!

Через неделю отсидки в изоляторе готов был на все — сдать поставщика, съесть собственные экскременты, сознаться в убийстве Джона Кеннеди. Но его спрашивали только об одном — где Алла? Где Алла? Где может быть Алла? Родственники, подруги, любовники. Как будто у старой клячи могут быть любовники! Вначале думал даже, что его подозревают в ее убийстве. Не выдержал и… признался. Да, мол, укокошил бывшую женушку, а тело в реку сбросил ночью. Ищите, мол. Найдёте — ваша взяла. Надеялся, что на суде от показаний откажется, скажет — силой выбили, отпустят.

Ему вежливо объяснили: нет, гражданин Волынов, жену свою вы не убивали. Жива-здорова, обретается где-то гражданка Алла Волынова, и очень следственные органы нуждаются в ее появлении для получения какой-то особо важной информации. Конечно, за героин срок вам полагается немалый, но в случае содействия следствию смягчающие обстоятельства лишними не будут.

А он не знал. Чтоб она провалилась, эта Алла!

— Чего трясёшься, дохляк?

— Так б-б-боюсь…

— Правильно делаешь.

Три месяца, всеми забытый, отсидел Аркадий Семёнович Волынов в следственном изоляторе. Только раз пришёл нанятый Лизочкой адвокат — сообщить о том, что он, Аркадий Семёнович, отныне в браке с гражданкой Елизаветой Волыновой не состоит. Развелась с ним Лизочка.

И вдруг:

— Волынов! На выход. С вещами.

От свежего воздуха стало скверно, голова закружилась, привык к густой спёртой вони. В «Газели», куда его засунули внезапные «освободители», пинком задвинули бедолагу в дальний угол — воняет очень.

Везли за город, не завязав глаза, в открытую. Значит, отпускать не собираются, сообразил Волынов. В тюремной жизни сообразительней стал. Быстро научился понимать, что к чему. Конечно, и этим про сучку Аллу узнать захочется. Почему ж только не поверили, что он ничего не знает? Ничего. Теперь главное, чтобы подольше так думали. Дольше молчишь — дольше живёшь. Он что-нибудь придумает. Наврет. Выкрутится, сбежит. Небось накормят, помыться дадут. Да, надо обязательно просить, чтоб накормили и дали помыться.

Ободранные комнаты ветхой дачи дышали гнилью и сыростью. Тут давно уже никто не жил. Это художника расстроило. Привезли в нежилое, стало быть, недолго собираются расспрашивать. Ничего. Он теперь крепкий орешек. На испуг его не расколешь, да и мордобой он терпеть научился. Пока везли — придумал. Есть у Аллы, есть любимая старая тетка, никто про неё не знал. А он узнал случайно, когда телеграмма пришла. Ну и пусть тетка померла. А на могилку-то Алла всё же ездила. Не может быть, чтобы там, в деревне этой, никто про нее не знал. А и не знает, так и фиг с ней. Пока эти все проверят, все времечко пройдет. И времечко это он даром не потеряет. Придумает. Выкрутится. Сбежит.

А «освободители» вроде ждали кого-то… И впрямь, такие мордатые мальчики сами вопросы, не решают. Ихнее дело — доставить и охранять. Да, явно ждут кого-то. Явно.

И кто-то ждать себя не заставил. Машины подъехавшей художник не видел — на полу сидел, в уголке прижавшись. Только тихий шорох шин услышал. Что, хозяин приехал?

Прибыли двое. Мужчина был старый, худой, жилистый, с гнусным холодным взглядом. А женщина молодая, красивая. Художник Волынов толк в женской красоте понимал. Такая телка вполне моделью могла быть, хоть на подиуме, хоть на картине. Снизу в глаза ему бросились красивые ноги. И фигура ничего, стройная. Дорогая одежда. Очки в даже на вид холодной оправе на загорелом или просто смуглом удлинённом лице с гладкими чертами. Идеальные щеки. Идеальный рот. Идеальный подбородок. Идеальная шея. Глаза почти не видны — очки-то дымчатые, но наверняка тоже красивые. Холодная, красивая и жестокая стерва. Очень красивая. Такой же тип, как его Лизочка. В такую женщину он мог бы влюбиться. Там и тогда, в прошлой жизни. В которую ему теперь не вернуться, нет, не вернуться.