Дарья Симонова - Пятнадцатый камень

Сознание Бурова, как водится, включилось неожиданно, в тот момент, когда в повествовании всплыла фамилия Гогеля.

— … Да он же вообще алкоголик и частичный импотент! Да еще и псих, к тому же! Он, кстати, слышал, как Тимур и Квасницким ночью беседовали… — заливался Юсупов. Так что Квас съебался неслучайно, он, сучара, был последним. Это точно!

— А о чем говорили Мунасипов и Квасницкий? — Клим ощутил толчок действительно важной информации. Будто плыл он по вялому течению ничего не значащих фактов и вдруг со скоростью налетел на с виду незаметный камень-"обливник". Такое чувство он иногда испытывал, «бродя» по Интернету.

— А вот именно, что ругались! — запальчиво заявил Юсупов. — Короче, картина-то ясная!

— Да уж куда яснее! — мрачный голос Гарина прервал вдохновенный спич «питбуля». — Вот что, пойду-ка я побеседую с Эльвирой. И позвоню Маркову! А вы срочно… Ищите Квасницкого. Не нравится мне все это… А времени все меньше и меньше. — Тут Сильвестр одарил «питбуля» взглядом, подписывающим заявление об увольнении. — Если тебе еще раз придет в голову совершать без полномочий звонки на сторону, дам тебе прямое направление в колбасный цех. Колбасу будешь вертеть с крысиными хвостиками!

Притихший Юсупов явно уже не надеялся на "продолжение банкета", да и Клим не планировал дальше собирать "ценный материал для психоанализа". Точнее сказать, Юсупов "лежал у него на ладони" препарированной лягушкой и не вызывал ничего, кроме ранее укоренившегося отвращения. Впрочем, с Климом такое часто случалось. Обладая почти маниакальным интересом к людям, он частенько в итоге испытывал тошнотворную усталость от простоты человеческой мерзости. К тому же информация Собакина требовала разъяснения: загадочный разговор Квасницкого с усопшим засел занозой в голове и требовал немедленного хирургического вмешательства. Поэтому Клим ретировался из гостиной сразу после Гарина и занялся тщательным обходом дома в поисках незадачливого поэта.

Наверное, в любой среде есть люди, которых относят к разряду «дурашек», нечто среднее между «дураком» и «милашкой». Нет, они не глупы и не тупы, скорее, наоборот. Но их объявляют дурашками, поскольку, во-первых, дураки должны присутствовать всегда, иначе, как мы почувствуем себя умными людьми, во-вторых, они настолько чужды самому укладу собравшихся людей, что являются неиссякаемым источником для смеха и местами злых шуток. Таковую роль в компании играл Георгий Собакин. Трудно было сказать, радует ли его самого эта роль. Но, в любом случае, сомнительную выгоду он из нее извлекал, в каком-то смысле он «доил» Гарина. Клим подозревал, что у "штатного поэта и переводчика" скопилась могучая кучка мелких долгов перед Силей. Причем, как заимодатель точно не собирался требовать их возвращения, так и заемщик считал себя в полном праве эти долги не отдавать. Такие отношения вполне часто встречаются между относительно близкими людьми, утрированно разделенными на «успешного» и «неудачника». Следствие российского менталитета. Успешный человек (такой, как Силя) неосознанно чувствует что-то вроде придуманной вины за свой успех, а неудачник (в данном случае, Собакин), как правило, ловко садится на это чувство вины и питает его, так что, в конечном итоге, и сам окончательно уверяется, что именно этот человек по жизни ему бесконечно должен. Хотя, если переводить сей момент в финансовую плоскость, размышлял Клим, то можно проще воспринимать долги Гогеля, как зарплату штатного шута и разгильдяя. Одним словом, пребывание в роли человека "для отдохновения души".

Если мысленно образ Гогеля уже минут 20 кряду пребывал рядом с Климом, то вот где в это время шатается физическое тело совершенно было неясно. Меж тем, один из Юсуповских оперов заметил, что поэт прошмыгнул на улицу (нашел-таки калитку) под предлогом "нехватки озона", вооруженный, впрочем, бутылкой джина, рюмкой и сигаретами. Собственно, выпустили его именно благодаря "подарочному набору" — налицо продемонстрировавшему вполне невинные намерения.

Честно говоря, Клим чуть было не вздохнул с огорчением, нарисовав себе картинку пьяно посапывающего Собакина где-нибудь в пределах ближайшей клумбы, а потому недееспособного для беседы с пристрастием. Но, увы, садик был пуст. С ощущением возрастающего беспокойства Клим заглянул в последнее место, куда мог забиться незадачливый поэт, — гараж, и с внутренним недоумением, переходящим во вполне обоснованные мысли о белой горячке, обнаружил искомого там.

Гогель восседал в позе неутомимого собеседника рядом с телом почившего Мунасипова.

Надо отметить, что «бойцы» отнеслись с максимальным старанием к просьбе хозяина и определили останки сообразно своим понятиям об уважении: из деревянных ящиков, в изобилии сложенных по разным углам гаража, они соорудили нечто вроде помоста, на него уложили труп Тимура и закрыли его простыней. Вот около этого жутковатого постамента, использовав его краешек, как сервировочный столик, на непонятно откуда взявшемся здесь круглом вертящемся табурете и расположился Георгий Собакин. Рядом с заботливо освобожденной от простыни головой усопшего стояли полная рюмка и наполовину опорожненная бутылка джина. Вторую рюмку Собакин медленно поворачивал в руке, делая из нее временами маленькие глотки, видимо, служившие паузами между его глубокомысленными фразами, которые вместе с гулким эхом заполняли пространство гаража.

— А вот еще одна виса, имеющая отношение к делу! — произнес Собакин, не поморщившись, отхлебнул глоток из рюмки, шумно вздохнул и затянул, -

— Георгий, — Клим окликнул поэта настороженным голосом и подошел ближе.

— А, сыщики к нашему шалашу, ретивые рыцари момента, энтузиасты вантуза и швабры, уборщики хозяйской блевоты! И что тебе, о, Клим Буров, понадобилось от вырвавшегося из обыденности художника, погруженного в размышления о вечности?

— Георгий, ЧТО ты здесь делаешь? — Клим не посчитал нужным ответить на многочисленные, откровенно оскорбительные определения абсолютно пьяного и, по-видимому, совершенно неадекватного субъекта.

— Провожаю в последний путь одинокого, не оплаканного женой и друзьями воина… — серьезно ухмыльнулся Собакин. — Что же тут непонятного? Меня всегда интересовали вопросы судьбы и смерти…

— Ты пьян, Георгий, и несешь, хрен знает что, а мне, тем не менее, нужно с тобой поговорить… пойдем-ка отсюда, — Клим попытался за локоть приподнять Собакина. Однако, тщетно. Тот, в общем, и не слишком сопротивлялся, он просто уже был не в состоянии куда-то двигаться.