Дороти Кэннелл - Ой, мамочки

Звуки рояля замерли.

— Это из "Печального дома", — пояснила Теола.

Я отхлебнула свой коктейль и ощутила, как по спине пробежал холодок. Вот, значит, откуда мне знакома эта песенка… я слышала, как мамочка поет отрывки из нее. Поставив бокал, я сказала:

— Вы были знакомы с моей мамой.

Не сводя глаз с двери, Теола допила свое виски.

— Деточка, вы говорите как исступленная поклонница. — Улыбка у нее была словно у фарфоровой куклы, а волосы отливали синтетическим блеском. Трудно поверить, что минуло сорок лет с той поры, когда Теола покорила миллионы сердец в своем дебютном фильме. — Простите меня, милая! Вижу, вы искренни. Так вот, насчет вашей матери. Вряд ли можно считать меня черствой из-за того, что я не помню каждого встреченного в загородном клубе или каждого банковского кассира!

Кошачий хвост легонько коснулся меня, точно рука друга.

— Моя мама умерла много лет назад. Имени ее вы, конечно, не вспомните. Она была одной из танцовщиц кордебалета в сцене в ночном клубе — в "Печальном доме". Знаете… пышные волосы, чистая бледная кожа…

— Американка? — Теола закрыла глаза.

— Англичанка. Они с моим отцом приехали сюда, чтобы попытать счастья, но она сумела получить только эту крохотную роль, и через несколько недель родители вернулись.

— Русалка?

Точнее определения не подберешь. Не знаю, является Теола Фейт монстром или нет, но уж ведьмой — наверняка. Она совершила еще одну ходку к столу с напитками.

— Этих танцовщиц кормили внутривенно, и всякий раз, случись им употребить плохое слово, они тотчас бежали на исповедь.

— А моя мама — какой она была? Ну, то есть… она выделялась среди остальных?

— Еще как выделялась. Она была хуже всех. Подволакивала ногу и вечно не попадала в такт. По-моему, поговаривали, что стоит, мол, ее выгнать, но… да-да, точно — Билли Андерсон, который играл веселого школьника, предложил оставить ее ради комического эффекта.

Я зарылась лицом в шерсть Чарли Чаплина. Не удивительно, что мамочка предложила мне выбирать между «Бэмби» и "Печальным домом". Она, которая жила ради своего искусства, должно быть, пережила тысячу смертей, когда ей предложили станцевать ради смеха. Но какой у нее был выбор — после того, как во имя поездки в Америку заложили все фамильное серебро? Я же была так сердита на родителей — еще бы, бросили меня на двоюродного дедушку Мерлина, — что ответила самым сильным детским оружием — равнодушием и не задала им ни единого вопроса о том роковом посещении Америки.

Мисс Фейт приподняла бутылку с имбирным элем — я покачала головой. Она встряхнула содержимое своего бокала, и кубики льда нестройно забренчали. Еще один взгляд на дверь — и бокал накренился, напиток брызнул на кремовое платье.

— Сдается мне… — Слова давались ей с заметным трудом, отчего речь становилась невнятной (очевидно, ожидание отразилось и на Теоле). — Однажды… между дублями… я разговаривала с русалкой. Она сказала, что у нее есть дочь.

— Ну и память.

— Деточка, в моей профессии это главный капитал!

— Мама упоминала о моих проблемах с лишним весом?

— Вряд ли… она вообще не говорила… о ваших размерах. Несла обычный материнский вздор — что вы самая красивая, самая смелая… — Теола Фейт медленно продвигалась по комнате.

Меня окутало тепло, ничего общего не имевшее с котом на моих коленях. Но вдруг Теола все это выдумала на ходу? Чтобы поддержать разговор? Может, ей просто одиноко? Невольно вспомнились жуткие истории, которые Мэри рассказывала о своей матери.

Теола ополовинила бокал, покачнулась, затем снова выпрямилась по стойке "смирно".

— Вижу, как сейчас, вашу мать. Джеффриз стояла рядом со мной — наживляла булавками сборки на моем платье. Одна из булавок воткнулась в меня. Помните?.. Последняя капля переполняет чашу. И вся эта суета вокруг… Пустая трата времени… и эта женщина, которую держали только… ради того, чтобы доказать, будто у Голливуда тоже есть сердце. На черта ей была нужна моя жалость?! У нее был муж… и дочь.

— И у вас тоже. — Я попыталась встать, но кот не позволил.

Круглые глазки панды вперились в меня.

— Мэри! — Она будто выхаркнула это имя. — Милочка, моя драгоценная дочурка к тому времени уже давно меня ненавидела. И спрашивается, за что? Из-за каких-то глупых обид? Из-за мелких неудобств? У меня была работа, слава, я вела жизнь сексуально активной женщины.

Отчаянно подыскивая, что бы сказать, я проследила за ее взглядом и задрожала: дверь медленно открывалась. Кот встрепенулся и отправился на разведку, я тоже вскочила, открыв рот для прощальной речи, когда… уф, снова ложная тревога.

Пританцовывая, вошла Джеффриз; лицо её сморщилось настолько, что казалось сплошным ртом под белым чепцом.

— Не налетайте на меня, мисс Теола, я тут ни при чем, да и Пипс тоже — хотя он и слег из-за вас с мигренью. — Не обращая на меня внимания, она стремительно, с грацией ходячей метлы, подлетела к хозяйке и, подбоченясь, вскинула острый подбородок. — Даже этот французский граф Монте-Кристо не смог бы достать Мэри Фейт из шляпы, потому что ее здесь нет! Утром она сказала, что пару дней назад разговаривала с преподобным Енохом Гиббонсом и тот пригласил ее на трапезу лечебного голодания и воздержания, аккурат нынче вечером. Вроде бы хочет взять у нее интервью для своей церковной газеты. Под заголовком — "Мученица наших дней".

Держась за спинку кресла, словно за детский ходунок, Теола Фейт обошла его вокруг и плюхнулась на сиденье.

— Вы все с ней заодно, — глухо пробубнила она, глядя прямо перед собой ясными глазами, которые некогда сводили с ума миллионы зрителей. — Но вечно убегать от меня Мэри не удастся. Все молитвы пастора Еноха, вместе взятые, не спасут ее от меня. — Она презрительно скривилась. — Вот уж, наверное, приятно ему будет узнать, что его женушка поселилась со мной в номерах Джимми! Должен же кто-то у меня прибираться…

— Пипс пытался рассказать вам про Мэри. — Джеффриз недовольно переминалась с ноги на ногу. — Он переправил ее на лодке. Она сказала, что Его Преподобие подвезет ее обратно. Что скажете, если я принесу вам чашечку горячего молока, мисс Теола? — Очаровательный оскал почтового ящика согрел бы любое сердце.

Теола Фейт метнула в нее подушку. Гномоподобное личико Джеффриз помрачнело.

— Раз так, я ухожу! — Дверь за карлицей с грохотом захлопнулась.

— Итак, о чем мы говорили? — Улыбка фарфоровой куклы снова вернулась на место. Серебристые локоны кокетливо покачивались. Лишь блеск в глазах выдавал в ней женщину, у которой вырвали из рук добычу. — Ах да, о вашей матушке. Как же мило, что я могу приоткрыть для вас дверь в прошлое, Элли Хаскелл! И все потому, что я была добра к простой танцовщице. Вот как бывает! Она сказала мне, что вас отправили пожить к сумасшедшему дядюшке в мрачный замок на берегу моря. Удивительно, что вы остались живы. И еще более удивительно, что вы не написали обо всем этом в мемуарах.