Лариса Ильина - Вредность не порок

Ну я опять уселась… И как раз машина подъехала к воротам, да так тихо, без света. Видно еще плохо, кусты кругом. Так вот в этот сарай два ящика перетащили. У меня же отец военный, сколько мы с ним по гарнизонам помотались! Очень похожи, Стаська, ящики… Ты можешь себе представить, сколько там оружия?

— А чего ты сразу не сказала?

— Чего… Мало ли, думаю, ошиблась! — Ирка развела руками, а я уточнила:

— А сейчас.., не ошиблась?..

Вместо ответа Ирка прижала палец к губам и затем ткнула в забор:

— Только тихо!

Замирая от непонятного волнения, я прильнула к щели. Пока я сориентировалась, что там где, подружка зашипела:

— Вон смотри, видишь мужика в клетчатой рубашке?

Вон там, возле бочек?

Присмотревшись, я наконец разглядела и бочки, и спину мужика в клетчатом, но ничего особенно странного в них не было.

— И что?

— У него пистолет… Под рубашкой кобура…

Я отлепилась от забора и покосилась на Ирку. Ничего чрезвычайного я не усмотрела. Может, он милиционер.

Или омоновец какой-нибудь. В наше время впадать в панику из-за одного-единственного пистолета просто несерьезно. Ох уж эта мне провинция!

— Ладно тебе, Ирка! — ткнула я в бок подружку. — Нагнала страху-то! Ну подумаешь, оружие у человека. Ты же не знаешь, кто он. Может, ему положено иметь пистолет.

Тут Ирка развернулась и, подобравшись ко мне вплотную, выдохнула:

— С глушителем.., с глушителем, понимаешь? На кой хрен милиционеру глушитель? Я когда проснулась, слышу что-то: пум, пум… Но так глухо, непонятно. Только я к забору подошла, смотрю: выходит из сарая, в руке пистолет. А глушитель не сразу свинтил, понимаешь?

— Нет, — чистосердечно призналась я.

— Горячий…

— Что ты хочешь этим сказать? — встревожилась в конце концов я. — Что он сейчас кого-то в сарае пристрелил?

— Ну не обязательно пристрелил… Но стрелял точно.

Мы уставились друг на дружку и молчали. Что говорить и что делать, я не представляла. Единственной мыслью, пришедшей в голову, я не замедлила поделиться с Иркой.

— Может, к участковому сходим?

Участковый милиционер Петр Игнатьевич был в Горелках единственным представителем силовых структур, являлся коренным жителем деревни и пользовался у местного населения вполне заслуженным уважением. В Горелках он знал не только каждую собаку, но и количество блох, на этой собаке проживающих.

Ирка глянула на меня укоризненно:

— А если мы ошибаемся? Опозорим людей, как мне им потом в глаза глядеть? А ежели не ошибаемся, опять-таки нам с тобой башку запросто отшибут. Согласна?

Конечно, я была согласна, про милицию я так ляпнула, на всякий случай.

— Надьке пока не говори, — задумчиво разглядывая мою ободранную коленку, сказала Ирка, — она точно всю милицию на ноги поднимет.

— Ладно, — отозвалась я и снова глянула за забор.

Клетчатого уже не было, да и вообще никого не было видно ни в саду, ни во дворе. — Ну что, пошли?

— Какое «пошли»! — зашипела Ирка. — По-тихому давай, на коленочках…

Так, на четвереньках, мы и двинули из сада во двор, и представьте себе размер Надькиных глаз, когда мы возникли перед ней из-за теплицы с помидорами. Она хапнула ртом воздух и чуточку отступила, дав мне возможность подняться, вслед за мной показалась Ирка, блестя натертыми о траву коленями.

Надька покосилась на нас исподлобья и неуверенно сказала:

— Я даже не хочу спрашивать, что все это значит.

Ирка в ответ кивнула и согласилась:

— Вот и правильно!

Не знаю, чем бы все закончилось, если бы через несколько секунд я не услышала с улицы:

— Анастасия Игоревна, будьте любезны!

Переглянувшись с девчонками, я быстренько стряхнула с коленей прилипший к ним мусор и направилась к забору. Подружки потянулись следом, они никогда не упускали случая поболтать со Стасом на общие темы.

— Слушай, Стаська, — едва сдерживая смех, сумничала Надька, — ты теперь как Ленин в Шушенском.., поднадзорная…

Эти две дуры принялись хохотать, я же кипела со злости.

— Чего тебе?! — с разгону рявкнула я на скромненько стоявшего за забором Стаса.

Он изобразил улыбку и сообщил:

— Виктор Степанович с ребятами машину пригнал.

Ты не хочешь с ним повидаться?

— Нет, — прорычала я, — не хочу. У тебя все?

Стас загрустил:

— А Виктор Степанович хочет с тобой поговорить…

— Вот пусть сюда и идет…

— Его Вера Николаевна просила что-то тебе передать.

Я хрюкнула со злости, однако хорошо знала, что идти все-таки надо. Во-первых, я уважала Виктора Степановича и он ко мне хорошо относился, во-вторых, не стоило дожидаться, чтобы Стас перекинул меня через плечо и пронес через полдеревни. Мысленно еще раз прокляв оставленную в сумке записку, я сказала Стасу:

— Подожди минутку…

— Ну я тогда тоже пойду, — заявила Надька и направилась к калитке, а я развернулась к Ирке.

— Давай я к тебе попозже приду… Посмотрим, что будет…

— Давай, — закивала она, — договорились!

Через минуту, попрощавшись с тетей Леной, мы втроем направились домой. Надька жила неподалеку от нас, так что большую часть пути мы прошли вместе. Она весело болтала со Стасом, я молчала, раздумывая об Иркином рассказе, пытаясь определить, что в нем истина, а что плод ее воображения. Вскоре мы добрались до двора бабки Степаниды, где стояло ни много ни мало четыре «жигуля». Один из них принадлежал Стасу, а на остальных прикатила команда сопровождения.

— Ой, братик, — прогнусавила я, шлепнув рукой по теплому капоту, — твои ножки приехали!

В ответ на это «девятка» взвыла дурным голосом, я с перепугу шарахнулась в сторону, едва не сбив Стаса с ног.

— Вы что, очумели, что ли? — рявкнула я, придя в себя. — Сейчас здесь вся деревня будет!

В то же мгновение из дверей выкатились двое молодых людей в камуфляже. Увидев нас, один из них затормозил, второй быстро защелкал кнопками сигнализации. Машина умолкла, я, косясь на окно бабкиной комнаты, прошипела:

— Что вы, рехнулись здесь машины на сигнализацию ставить?

Сияя довольной физиономией, Стас шутовски развел руками:

— Извиняйте, принцесса, столичные замашки…

В горнице меж тем царило веселье. Стол был накрыт к чаю, причем бабка не поленилась вытащить свой любимый и бережно хранимый ведерный самовар, доставшийся ей по наследству от какого-то далекого предка.

Скатерть, используемая хозяйкой только в честь приезда моей мамы и по церковным праздникам, резала глаза ослепительной белизной и была вся уставлена бабкиными домашними заготовками. Все это великолепие с усердием поглощалось тремя мощными челюстями, на уголке восседала довольная бабка, чинно держа в руке блюдце с горячим чаем. Вошедшие вслед за мной молодцы резво бросились к оставленным по случаю аврала местам и ловко запустили ложки в вазочку с вишневым вареньем.