Наталья Александрова - Дурдом с призраками

– Пропуск! – проквакала она совершенно по-жабьи.

Только тут дядя Вася понял, кого она ему напоминает.

Много лет назад, когда он был совсем молодым лейтенантом, ему пришлось некоторое время прожить в милицейском общежитии. Там дежурила на вахте точно такая же тетка с жабьим лицом и замашками заправского эсэсовского надсмотрщика. Ей доставляло огромное удовольствие мучить молодых жильцов, она ни за что не пускала в общежитие девушек, да и самих молодых милиционеров не пропускала в неурочное время, и получала огромное удовольствие, унижая их всеми доступными способами.

Кто-то из жильцов общежития прозвал ту вахтершу Шарфюрером, и это прозвище надолго к ней приклеилось. Особенно подходящим оно казалось оттого, что вахтерша все время вязала один и тот же бесконечный шарф.

Василий Макарович протер глаза и пригляделся к тетке.

Неужели это она, Шарфюрер из того давнего милицейского общежития?

Да нет, слишком уж невероятно! Той сейчас было бы, наверное, лет сто! Столько все же не живут даже вахтерши!

– Пропуск! – снова проквакала тетка.

Дядя Вася растерянно молчал, и вдруг из-под журнала с кроссвордом показался темный сдвоенный ствол.

Василий Макарович не поверил своим глазам.

Под журналом вахтерши лежала охотничья двустволка огромного калибра с коротко отпиленными стволами – самый настоящий кулацкий обрез, страшное оружие, особенно на дистанции ближнего боя. Выстрел из такого обреза оставляет раны размером с футбольные ворота.

– Пропуск! – повторила жаба, и стволы обреза уставились в живот дяди Васи, как два смертоносных глаза.

Он попятился. По спине потекли струйки холодного пота, остатки волос на голове встали дыбом.

Вдруг за спиной у него послышалось какое-то движение, дверь скрипнула, и в подвал протиснулся очередной посетитель – толстый, хорошо одетый мужчина в длинном плаще с воротником из черной стриженной норки. Отодвинув Василия Макаровича, он сунул под нос вахтерше яркий пластмассовый кружочек.

– Проходите! – проквакала та, и даже, кажется, улыбнулась – примерно так, как могла бы улыбнуться жаба, проглотив особенно крупного и питательного комара.

Толстяк спрятал свой жетон в карман плаща и скрылся за неприметной дверью, которая обнаружилась позади вахтерши.

Проводив толстяка плотоядным взглядом, вахтерша снова повернулась к Василию Макаровичу, повела стволами обреза и проквакала:

– Пропуск!

– Ах, пропуск! – дядя Вася выдавил жалкую угодливую улыбку и торопливо достал из кармана пакетик, в который спрятал найденный во дворе за ветеринарной клиникой пластмассовый жетон. Руки у него тряслись, и он очень долго не мог вытащить жетон, при этом ему казалось, что он уже слышит сухой щелчок бойка, и вот-вот его тело разорвет пополам выстрел из обреза…

Наконец он вытащил жетон и предъявил его тетке. Та подалась назад всем телом и, изобразив на лице слабое подобие улыбки, проквакала:

– Проходите!

Василий Макарович облегченно перевел дыхание и двинулся вперед, к той самой неприметной двери, которую заслоняла собой вахтерша. При этом он скосил глаза, чтобы еще раз взглянуть на обрез… но на этот раз ничего не увидел. Перед вахтершей лежал безобидный журнал, под которым не могла бы поместиться не только смертоносная двустволка, но даже обычный табельный пистолет Макарова.

Дядя Вася недоуменно пожал плечами: неужели обрез ему привиделся? Да нет, он не только отчетливо видел темные срезанные стволы, но даже до сих пор чувствовал страшный запах пороха и оружейной смазки, запах неминуемой смерти…

Открыв вторую дверь, Василий Макарович попал в короткий темный коридор. Дверь за его спиной тотчас же захлопнулась, и ему на мгновение показалось, что на этот раз он оказался в совершенной темноте, однако, как только его глаза немного привыкли к недостатку света, он увидел впереди, всего в нескольких шагах, тусклую красноватую лампочку, светящуюся во мраке, как дьявольский глаз или как фонарь приближающегося из туннеля локомотива.

Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это была обыкновенная лампочка, слегка подсвечивающая еще одну дверь.

Вариантов не было, дядя Вася толкнул эту дверь…

И едва не оглох, едва не ослеп, едва не задохнулся от обрушившихся на него впечатлений.

Он находился в большом помещении с низким сводчатым потолком, полном людей, звуков, света. Со всех сторон были большие и маленькие группы, окружавшие столы. Дядя Вася разглядел несколько столов с рулеткой, несколько карточных столов, покрытых зеленым сукном, и множество сверкающих разноцветными огнями игровых автоматов, пресловутых одноруких бандитов. Вокруг раздавались громкие голоса крупье, темпераментные выкрики игроков, стук падающих жетонов, звон бокалов.

Он понял, что попал в подпольное казино.

Еще недавно такие игорные залы были на каждом шагу, и тысячи людей оставляли в них – кто миллионы, которые являлись для них ничтожными крохами от богатства, а кто – последние рубли, отнятые у семьи. Теперь казино запрещены, но люди, зараженные страшным вирусом игорной лихорадки, никуда не делись, они носятся по городу в поисках места, где можно удовлетворить свою пагубную страсть. А если есть спрос – всегда найдется и предложение. Так что очень быстро появились такие подпольные казино.

Дядя Вася подошел к группе людей, окружавшей рулетку. Барабан замедлял свое вращение, сверкающий шарик катился по ребристой поверхности и наконец остановился.

– Двенадцать, четное, красное! – бесстрастно провозгласил крупье, как жрец какого-то кровожадного божества. Мужчина в черном костюме схватился за сердце, длинноногая блондинка в серебристом платье радостно завизжала. Крупье сдвинул лопаткой фишки от одних игроков к другим и громко произнес:

– Делайте ваши ставки, господа!

Василий Макарович перешел к соседнему столу.

За ним три человека играли в карты.

– Поднимаю! – проговорил худощавый мужчина с седыми висками и положил на середину стола, где возвышался столбик из фишек, два ярких жетона. Его соседка, крупная старуха с завитыми голубовато-седыми волосами, заглянула в свои карты, пожевала бесцветными губами и кивнула:

– Аналогично!

Она тоже положила на стол две фишки и взглянула на следующего игрока – толстяка с круглой потной лысиной, отражающей яркий свет люстр и бра.

Толстяк что-то невнятно забормотал, прикрыл глаза, нервно потер руки и наконец выдохнул:

– Принимаю! – и добавил свои фишки.

Худощавый взглянул на стол, затем на карты, нахмурился и холодным голосом проговорил:

– Открываем!

– Как скажешь! – старуха усмехнулась одними губами, бросила на стол открытые карты.