Бу Бальдерсон - Министр и смерть

— Ага! Так это — вы! — вскричал он, и вены на его шее вздулись. — Как раз с вами-то мне и хотелось поговорить! Вы знаете, в каких условиях работают провинциальные врачи? Знаете, сколько часов я спал на этой неделе? Или на прошлой? Знаете, когда я в последний раз держал в руках газету? И имеете ли вы хоть малейшее представление о том, сколько человек я обслуживаю? А ведь это вы — да, да, именно вы — отвечаете за все это!

Понимая, по-видимому, что ответить на такое количество вопросов всего за один раз выше человеческих сил, он быстро, мелкими танцевальными шажками подбежал к Министру и свалил его на пол одним точным ударом кулака в челюсть.

Под одобрительные возгласы: «Смотри-ка, какой крепкий мужик!», «Точно в челюсть, ты видел?» и «Папа упал, как мешок», мы перенесли Министра в гостиную.

Когда мы уложили его на диван, грозный доктор подошел к нему и послушал — господин Муберг был не из тех врачей, что покидают своих пациентов на операционном столе в состоянии наркоза.

— Он придет в себя через несколько минут, — с явным сожалением сказал он. — Вот вам моя визитка и упаковка аспирина.

С этими словами доктор забрал свою сумку и удалился.

Министр очнулся как раз к кофе. Он поинтересовался, что с ним произошло, и дети без обиняков в весьма образных выражениях описали ему случившееся. Министр потер подбородок, потянулся, словно проверяя, целы ли у него кости, и ничего не сказал. Но было заметно: пищу для размышлений он получил.

В эту ночь собор министра юстиции сгорел опять — второй раз за последние четыре месяца.

Мы узнали новость за утренним чаем от самого погорельца.

— Они сожгли его снова! Они снова сожгли его! — горестно кричал он еще издали, словно нес весть об эпидемии чумы или о разразившейся войне. Когда он мешком свалился на предложенный ему стул, мы еще раз выслушали уже хорошо нам знакомые филиппики в адрес фанатиков, совершивших это богохульственное злодеяние. Выпив чашку чая, Хюго немного успокоился и смог наконец связно изложить те немногие факты, которыми располагал. Когда вчера вечером он нанес в туалет свой последний визит, собор стоял, как всегда, но, придя туда сегодня утром, он обнаружил на его месте обуглившиеся головешки и дымящуюся золу. Тут голос министра юстиции сорвался, его опять обуял гнев, и, не доев кекс до половины, он вскочил и побежал прочь, разнося свои проклятия далее.

— Эта маленькая проблема к нашему делу отношения не имеет, и мы вынесем ее за скобки, — сказал Министр, намазывая кусок хлеба неприлично толстым слоем мармелада. — Хотя вопрос о том, кому понадобилось сжигать туалет, выстроенный в виде романского собора, кажется мне интересным. Попробуйте, магистр, решите его!

— Хюго считает, что это — работа религиозных фанатиков. Фанатика-одиночки или нескольких фанатиков. Есть на острове религиозные фанатики?

Министр облизал пальцы.

— Не знаю. В религиозный пыл Стеллана Линдена или Барбру Бюлинд как-то не верится. Особенно Стеллана Линдена. Он у нас — сверхчеловек-вегетарианец. Сигне по воскресеньям слушает службу по радио и редко посещает местную часовню, у нее нет на это времени. Она, конечно, занимается кое-какой благотворительной церковной деятельностью у себя в губернии, участвует во всех этих базарах и лотереях. Поджог еретического туалета — хороший способ распространения слова божия (особенно в период летних отпусков), но это — не в ее стиле. А Магнус, насколько я знаю, вообще не проявляет интереса к религии. Так же как и Кристер. Еву Идберг к аскетам и пламенно верующим тоже не причислишь. Нет, искать нужно не здесь!

— Я и сам бы поджег это безобразие, если бы кто-нибудь мне помог. Шаг правильный во всех отношениях — и в этическом и в эстетическом.

— Я тоже. Все, что для этого требуется, — коробок спичек и крупица хорошего вкуса. Хотя нет, к сожалению, нет. Нам, людям интеллектуального труда, чтобы перейти от слов к делу, нужно нечто большее. Что скажешь?

Меня явно погоняли. Я начал понимать, каким образом функционирует министерство моего зятя.

— Возможно, кто-то ненавидит Хюго Маттсона и хочет наделать ему кучу неприятностей. Все знают, как дорог ему этот туалет. Кто ненавидит Хюго Маттсона?

— Упростим вопрос. Кто его не ненавидит?

Где-то в лесу одиноко прочирикала птичка.

— И потом, не проще ли было бы его просто прикончить? — продолжал Министр с явной ноткой осуждения в голосе, словно он порицал кого-то усомнившегося в моральной оправданности столь радикальной меры.

— Да, прикончить! — вдруг неожиданно громко и кровожадно воскликнул, он. — Прикончить! Какие мы крупные идиоты! Вся эта история с уборной возникла далеко неспроста! Тот, кто поджег туалет, и тот, кто убил старуху и стрелял сегодня, — это одно и то же лицо! Вчера вечером Стеллан Линден говорил о странных совпадениях. Вот вам еще одно! Не может быть, чтобы в таком маленьком обществе, как наше, тут на острове, кроме убийцы, нашелся бы еще и поджигатель-пироман? А если бы нашелся, разве стал бы он чиркать спичками как раз сейчас, когда остров кишмя кишит полицейскими и все островитяне следят друг за другом? Нет, нет, и еще раз нет! Теперь второе. Зачем понадобилось убийце так страшно рисковать, пробираясь к туалету ночью и поджигая его? Ведь именно в это время ему лучше бы затаиться?

— Может, он хотел спрятать в туалете что-то связанное с убийством и с покушением на убийство?

— Гм... очень может быть. Но он мог бы уничтожить эти вещи и более скрытно? Утопить их в заливе или уничтожить еще как-нибудь? И чем объясняется тогда поджог?

Я попросил Министра рассказать мне о первом пожаре, и он сообщил мне, что первый пожар случился на Пасху, когда дачники сюда еще не переехали.

Я глотнул холодного чая, и меня тут же осенила одна симпатичная идея.

— Убийца — Хюго Маттсон. А сейчас он хочет отвлечь от себя подозрения...

— Ты подозреваешь его? Но он — единственный, у кого есть алиби в отношении убийства Беаты. И потом, он от ее смерти ничего не выгадывает.

— Не знаю, не знаю. Но, пожертвовав собором — тем, что ему наиболее дорого, за исключением, конечно, жизни и свободы, — жену Эль-су я в расчет не принимаю — он полностью отводит от себя все подозрения. Он ведь понимает, мы неминуемо придем к выводу, что убийца и поджигатель — одно и то же лицо.

— Хм... — казалось, я мало убедил Министра. — Конечно, можно предположить. Можно предположить все что угодно. Наш неизвестный убийца может оказаться сумасшедшим. Он жаждет огня и крови. Огня — ночью, и крови — днем. Как Наполеон.

— Наполеон не был сумасшедшим.

— Не был? Тогда зачем он сжег Москву?

Я вздохнул, но от попытки внести в весьма путаные исторические познания Министра хотя бы элементарный порядок воздержался. По опыту я знал: игра здесь не стоит свеч.