Шарль Эксбрайя - Вы любите пиццу?

В целом же, несмотря на ужасающую тесноту, весь этот народец, толкущийся по вечерам в четырех маленьких комнатках и кухне, жил в величайшей гармонии, и никто не припомнит ни единой мало-мальски серьезной ссоры между ними, если не считать, конечно, давнего, но грандиозного скандала, вспыхнувшего перед женитьбой Лауретты и Джованни.

Года за полтора до описываемых событий кумушки Сан-Маттео предупредили Серафину, что ее дочь завела роман с Джованни Пеллиццари. Между тем если синьора Гарофани и смотрела с полнейшей снисходительностью на художества старшего сына, то репутацию дочери блюла неукоснительно. Услышав такое, она решила последить за Лауреттой и вскоре убедилась, что та действительно встречается с Джованни. Пылкость поцелуев молодых людей красноречивее всяких слов сказала почтенной матроне, что ее крошке в этой истории терять почти, а то и вовсе нечего. Это потрясло ее до глубины души. Серафина вернулась домой в дикой ярости, тем более страшной, что она, против обыкновения, не сопровождалась ни криками, ни слезами. Когда Лауретта пришла домой и, как обычно, подставила матери щеку для вечернего поцелуя, та для начала отвесила ей такую оплеуху, что девушка шлепнулась на пол, от удивления даже не вскрикнув. Остальные, не понимая, в чем дело, и на мгновение остолбенев, бросились было на помощь, но Серафину уже было не остановить.

– Ага, все, значит, за нее и против меня? На стороне этой бесстыдницы? Я воспитывала ее как мадонну! А она опозорила меня на весь свет! Да неужели и вы потеряли всякий стыд?

Даже Марио не нашел что сказать. Лауретта рыдала, и малыши, увидев слезы старшей сестры, подняли страшный рев Но распалившаяся Серафина ни на что не обращала внимания. Она подняла дочь с пола, заставила ее сесть и, нависая над ней дрожащей от гнева массой, завопила:

– Ну, проклятая! Говори сейчас же! Что у тебя с Джованни?

– Я… я его люблю…

– Святая Матерь Божья! И я должна это слушать? Да что ты можешь понимать в любви, несчастная? Погибшая женщина, вот ты кто! Если ты сейчас же не скажешь мне всей правды, я прямо здесь, на глазах у всех, задушу тебя! Может быть, ты и спишь с этим бандитом?

– Да…

Серафина даже икнула от неожиданности и отчаяния и повернулась к остальным членам семьи.

– Клянусь святым Януарием, чего вы ждете? Почему не держите меня за руки? Вы же видите, я ее сейчас убью!

Все бросились к Серафине. Ее успокаивали, ласкали, жалели, целовали, обнимали и даже поднесли рюмочку «грап-пы», которую держали в доме специально для больных. Один Альдо не принимал во всем этом участия. Он сидел в углу, трясясь от бешенства – Джованни его предал… То, что парень влюбился в Лауретту, – вполне нормально, поскольку он, Альдо, прекрасно понимал, как хороша собой его сестра, но вот ни слова не сказать другу – это уже оскорбление, и честь требует немедленного отмщения. Альдо встал и громогласно объявил родне:

– Пойду объяснюсь с Джованни…

Лауретта испустила крик ужаса и стала умолять брата не причинять зла ее любимому. Мать снова отвесила ей пощечину, но девушка, не обращая внимания на боль, поклялась покончить с собой и закатила такую истерику, что прочие члены семейства перепугались. Мигом забыв весь свой гнев, Серафина заключила дочь в объятия и, как в детстве, усадила к себе на колени.

– Ну-ну, мой божий ангелочек… моя Лауреттина… девочка моя маленькая… Кто это тут говорит о самоубийстве? Ты что же, хочешь убить свою мамочку?… Неужто тебе так нужен этот прохвост Джованни?… Ладно, черт с ним, ты его получишь! Ну, довольна?

– О да! Только вот он…

– Что он?

– Он не думает на мне жениться…

В воздухе повисла тишина – предвестница бури. Однако синьора Гарофани, против ожидания, не стала метать громы и молнии.

– А по-моему, еще как захочет, – вкрадчиво заметила она, – особенно после того, как я с ним поговорю.

Паола Пеллиццари замерла и стала прислушиваться, так и не налив супу своему мужу, Уго, и сыну, Джованни. По лестнице явно поднималась толпа народу.

– Что бы это могло быть?… – пробормотала Паола.

Уго, портовый угольщик, измученный тяжелой работой и разочарованный в своем сыне, уже почти ни к чему в жизни не проявлял интереса. Он хотел было посоветовать жене заняться лучше едой, но не успел, потому что дверь распахнулась и на пороге возникла Серафина. Почтенную матрону сопровождали Марио, Альдо, Дино и Рокко. Уго поднялся.

– Что за бесцеремонность…

Серафина с угрожающим видом надвинулась на него.

– А обесчестить мою дочь – это как будет по-вашему?

Уго посмотрел на сына, которому в это время больше всего на свете хотелось провалиться сквозь землю.

– Опять твои штучки, а? – устало спросил он.

Молчание мужчин клана Гарофани, грозно стоявших у двери, привело бедняжку Паолу в такой ужас, что она не решалась даже кричать. Уго испустил глубокий вздох.

– Разбирайтесь с ним сами…

Серафина ухватила Джованни за грудки и заставила подняться.

– Ну, бандит, ну, подонок, собираешься ты просить у меня руки Лауретты или нет?

Парень, мечтавший только о том, как бы уехать в Америку, вовсе не жаждал обременять себя женой.

– Послушайте, синьора…

– Вот-вот, лодырь ты этакий, мы как раз и пришли тебя послушать!

Уго тем временем снова принялся за суп, всем своим видом показывая, что происходящее его нисколько не волнует.

– Я слишком молод, чтобы жениться…

Парень не договорил – от пощечины, которую с размаху влепила ему Серафина, у него помутилась голова и на губах выступила кровь.

– А чтоб испортить девку, ты, значит, достаточно вырос?

Джованни, никогда не отличавшийся силой характера, тут же пошел на попятную.

– Ладно, женюсь я на вашей Лауретте…

Гарофани повернулись, собираясь удалиться в том же чинном порядке, но Уго все же счел нужным выразить свое мнение:

– Не думаю, чтоб вы сделали полезное приобретение…

– Не волнуйтесь, Пеллиццари, – возразила несгибаемая Серафина, – он будет вести себя прилично. Я сама об этом позабочусь!

– Что ж, тогда могу только сказать спасибо, что вы нас от него избавили!

Через два месяца их поженили, и Лауреата с мужем поселилась на виколо Сан-Маттео.

Как-то июльским вечером, когда Лауретта и Памела уже начали убирать со стола, Марио Гарофани приказал:

– Иди укладывать малышей, Лауретта, и последи, чтобы они не возвращались нам мешать. Мне надо кое-что сказать…

В этом «мне надо кое-что сказать» прозвучала такая торжественность, что у Памелы и Джузеппе не хватило духу протестовать против несправедливости, с какой их причислили к «малышам». Но оба быстро утешились, сообразив, что их старшая сестра Лауретта, хоть и замужняя, тоже оказалась отстраненной. Дино, собиравшийся идти к себе на антресоли, снова сел и закурил сигарету. Когда мелкий народец исчез, Марио окинул всех глубокомысленным взглядом.