Ольга Лукас - Элексир князя Собакина

За массивными дверями обнаружился пост охраны с вертушкой.

— Что и требовалось доказать, — заметил Паша. — Здрасьте, мы в музей!

Погруженный в чтение охранник ответил, не поднимая головы:

— Музей летом не работает. Только экскурсионные группы. По предварительной записи.

— Да что вы говорите? — расстроился Живой. — Как же так — по предварительной? А мы как раз экскурсионная группа. Студенты-химики из Москвы. А вот эта мадемуазель — французский специалист по наследию Дмитрия Ивановича. Пишет диссертацию, смешивает растворы, изучает творческий путь. Прямо из Парижа.

Княжна улыбнулась и сказала: «Бонжур!»

Охранник оторвался от журнала «Максим» и посмотрел на нее.

— Специально приехали поклониться праху, — продолжал Паша. — В преддверии стосорокалетия гениальной таблицы. Может быть, пустите нас? Есть там кто-нибудь из сотрудников? Если есть, мы немедленно предварительно запишемся.

Охранник оглядел его дреды и намотанные на шею амулеты, потом снова посмотрел на Веру и открыл вертушку.

На мраморной плите над входом в музей были высечены золотые буквы:

Кабинетъ Дмитрiя Ивановича Менделеева

Савицкий вдавил кнопку звонка.

Примерно минуту никто не отзывался, а потом дверь отворилась, и перед студентами-химиками предстал совсем не музейного вида персонаж.

Это был крепкий, плотный дядя не старше тридцати пяти лет, но уже с изрядным пузом и хорошо обрисовавшейся лысиной. Впрочем, недостаток волос на его круглой голове компенсировала почти менделеевских габаритов борода. Одет сотрудник архива был в свитер крупной вязки и тренировочные штаны. Глаза у него были красные, мутные и припухшие, а рука крепко сжимала стакан с какой-то желтой жидкостью на дне. В целом он был похож на сильно обросшего кота Базилио.

— Здравствуйте, коллега! — затараторил Живой. — Мы из Москвы, хотим показать музей иностранному профессору-неорганику. Вы представляете, какая неприятность: ну не знали мы, что надо записываться! Я надеюсь, что в преддверии славного юбилея вы, как представитель петербургской интеллигенции, не откажете гостям из дальнего зарубежья, которые...

— Да проходите вы, ребята, чего языком молоть, — прервал его бородатый и посторонился, пропуская их в предбанник. — Тапочки только надевайте.

Экскурсионная группа прошла внутрь и приступила к сложному процессу надевания музейных тапочек. Савицкий помогал княжне.

— Вы это, короче, осматривайте там сами, — сказал сотрудник. — Кабинет у нас очень интересный, все вещи подлинные, из пробирной палатки. Руками только не трогайте, а то не ровен час — сигнализация сработает.

— А почему из пробирной палатки? — спросил Савицкий.

— Ну то есть из Палаты мер и весов, — объяснил ученый. — Он там жил последние годы.

— Может быть, вы проведете для нас экскурсию? Мы бы заплатили.

— Не могу я, парни, сейчас ничего, — замотал головой бородатый. — Эксперимент у меня идет. Вы уж там сами как-нибудь. Дверь только потом за собой захлопните. Лады?

Сказав это, кот Базилио скрылся за дверью с надписью «Администрация».

— Какой славный человек, — улыбнулась княжна. — А почему он называл нас «парни»? Он меня не заметил?

— А чего ему на тебя смотреть? — нагло ответил Живой. — Бодун у мужчины, разве не видно? Тут и на Мэрилин Монро смотреть не захочешь.

Маша обиделась так, что даже забыла изобразить на лице удивление при слове «бодун». «А Мэрилин Монро я тебе припомню отдельно», — подумала она, но тут же одернула себя: «Не выходить из роли!» — и поправила очки.

Экскурсанты прошли в кабинет. Здесь сразу бросались в глаза две вещи — множество одинаковых на вид книг в высоких шкафах и обилие совершенно не похожих друг на друга приборов. Обращали на себя внимание старинный фотоаппарат на треноге и огромный письменный стол. С картин и фотографий на пришельцев с подозрением смотрели господа в сюртуках и дамы в кринолинах.

— Ништяк! — сказал Паша, плюхаясь в кресло ученого, стоявшее рядом с письменным столом.

— Что ты делаешь?! — вскрикнула княжна. — Может завывать сирена!

— Какая сирена, Верунчик? Учреждение явно недофинансируется, — беспечно ответил Живой. — При желании мы могли бы вынести отсюда все, что захотим. Только мы ничего не хотим.

Он цапнул со стола очки Менделеева, водрузил их себе на нос и, приняв ученый вид, завершил мысль:

— Потому что искомого аппарата тут быть не может.

— Откуда ты знаешь, что его здесь нет? — спросил Савицкий.

— Петенька! Когда в твоем офисе устроят музей, почтительные потомки первым делом уберут из кабинета все бутылки. Я уже не говорю про самогонный аппарат.

Савицкий с тех пор, как начались финансовые неудачи, иногда действительно попивал у себя в кабинете. Он покосился на проницательного наглеца и сухо ответил:

— Никакого самогонного аппарата у меня нет. И у Дмитрия Ивановича его тоже не было. Сколько раз тебе объяснять: мы ищем прибор, который производил совершенно особый напиток. Скорее всего безалкогольный.

Паша положил правую ногу на стол и поднял вверх указательный палец:

— Короче! Какое бы пойло ни гнал академик, без помощи специалистов нам не обойтись. Приборов в этой лавке древностей столько, что с них за два года всю пыль не оботрешь. Где здесь искать наш аппарат? Вот то-то. Придется обратиться к жрецу науки. Эх, раньше бы знать, что встретим тут такого занемогшего дядю! Я бы водочки зацепил, и мы бы с ним быстро закорешились.

Он аккуратно положил очки ученого на прежнее место и встал.

— В общем, давай ориентировку, — обратился он к Савицкому. — Что мы знаем об аппарате?

— Только то, что он вырабатывал какой-то «отрезвит». Может быть, «отрезвитель».

— Стоило из-за какого-то вытрезвителя огород городить, — пожал плечами Живой. — Россия все равно не отрезвеет, даже если Дмитрий Иваныч воскреснет и изобретет еще тысячу аппаратов. Ладно, ждите меня здесь, а я поговорю с этим лешим.

В коридорчике, куда вела дверь с надписью «Администрация», оказалось несколько кабинетов. На первом значилось «Директор» — и туда Живой даже не стал стучать: было ясно, что кот Базилио не является руководящим работником. На следующем висела табличка «Главный хранитель», и мимо нее Паша тоже прошел спокойно. А вот в третью дверь — с надписью «Завхоз» — он постучал. Оттуда никто не отозвался, зато из кабинета главного хранителя послышался голос: «Заходи!»

Паша зашел.

Он оказался в просторной комнате, заставленной шкафами с книгами и папками. На стене висели три большие фотографии: Менделеев в кресле, подсвеченная Эйфелева башня (на ней было написано авторучкой: «Мешает жить Париж?») и автор-исполнитель Юрий Визбор на фоне сияющих горных массивов. Под портретом Визбора висела потрепанная гитара.