Михаил Маковецкий - Девушки для диктатуры сионизма

— Я прыгаю на утренней заре с благородной целью похудеть, — тяжело душа объяснил Шпрехшталмейстер. — Эта сука Рабинович забыл мне сказать, что принимаемую мной снижающую аппетит жидкость перед употреблением нужно встряхнуть. Теперь мне приходится прыгать, чтобы перемешать ее в желудке.

От грубой физической расправы Рабиновича спасло только то обстоятельство, что жидкость действительно помогла. Только за эту ночь Шпрехшталмейстер сбросил четыре килограмма живого веса.

— То, что господин Шпрехшталмейстер пребывает в хорошей физической форме, не может не радовать, — сообщил Эвенк, — именно за это нас любят страстные женщины. А страстные женщины хороши до безобразия! А так же после безобразия и, особенно, во время безобразия. Но мы немного отвлеклись. Я вижу к нам готов присоединиться друг пустынь — выпускник университета Дружбы Народов.

— Здравствуйте, товарищ майор. Меня зовут выпускник университета Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы, — представился новоприбывший с доброй улыбкой на лице, — я много о вас наслышан. Вы знаете, мне посчастливилось познакомиться с вашей дочерью. Очень достойная девушка, кстати, прекрасно дерется. Признайтесь, ваша школа?

— Вам надо было ее мне передать, тогда вы не узнали, как я дерусь, — с легкой угрозой в голосе посетовал Пятоев. Психотерапевтическое воздействие, оказанное словами Пятоева, оставило глубокий и, вероятно, неизгладимый след в душе выпускника университета Дружбы Народов. Оставляя след, Пятоев говорил тихо и доверительно, а мягкая, полная искреннего сострадания улыбка не сходил с его мужественного лица.

Глядя на него, выпускник университета Дружбы Народов вдруг ощутил в себе не только острое желание вынуть из карманов и аккуратно сложить ножи и другие колюще-режущие предметы, но и самому быстро лечь на пол.

— А так, я боюсь, — продолжил Пятоев, — ваша эрудиция в этом вопросе резко расширится.

— Позвольте нам говорить только правду, какой бы горькой она не была. Бедуины, как и все кочевые народы, от природы доверчивы как дети. Мы эвенки, такие же, — попытался снять возникшее напряжение Эвенк, — а детям свойственно ошибаться. На то они и цветы жизни. Конечно, многим из них был свойственен юношеский максимализм. До встречи с вами, товарищ майор. Но теперь все это в прошлом.

— Но это ещё не даёт им право девушками торговать, — уже спокойнее проворчал Пятоев.

— Да кто мог знать? — воскликнул выпускник университета Дружбы Народов. Чувствовалась, что расширить свою эрудицию в этом вопросе он явно не стремился, — мы бы не стали с вами связывать, если бы знали. Мы и сейчас стремимся только к плодотворному сотрудничеству.

— Всем привет, кушать подано, — как обычно радостно улыбаясь сказала Леночка, вкатывая тележку с фруктами, — а где дяденька Шпрехшталмейстер? Он хороший. А еще он мне обещал о дрессированных животных рассказать.

— Еще вчера вечером, свободно раскинувшись в кровати, она спрашивала меня, каковы сегодня будут мои пожелания в плане поэзии, — сообщил присутствующим Эвенк, — а утром она уже интересуется дрессурой. Общение с вами, майор, действуют на Леночку крайне благотворно. Она как вас увидит, так ее два дня от высокого искусства за уши не оттянешь.

— Вы переоцениваете мои скромные достоинства, — отводя взгляд от ставшей пунцовой Леночки, — она еще просто ребенок.

— Вы правы, майор, во всем, за исключение слова «еще». Леночка на всю жизнь останется улыбающимся кокетливым ангелочком. Она никогда не повзрослеет и в этом ее прелесть. Тут главное — не выпускать ее без сопровождения на проезжую часть. А то она может неожиданно для самой себя попасть под проходящего мимо постового милиционера. Но с этой угрозой я справлюсь.

— Если ты, Эвенк, такой умный, — с вызовом в голосе спросила обиженная Леночка, — объясни мне такую вещь. Почему когда сильно ударишь человека — испытываешь угрызение совести? Дяденька Пятоев мне вчера жаловался, что у него это часто бывает.

После, казалось бы, по детски невинного вопроса Леночки настроение выпускника университета Дружбы Народов вновь сильно испортилось.

— Леночка, тебя то почему эти проблемы так сильно мучат? — удивился Пятоев, — ты же сильно даже кошку не сможешь.

— А у вас, товарищ майор, наболело? — не скрывая своего беспокойства спросил выпускник университета Дружбы Народов.

— Да не то чтобы наболело, но сердцем чувствую, что рано или поздно это должно произойти, — признался Пятоев.

— А еще дяденька Шпрехшталмейстер обещал мне чучело сделать, — резко поменяла тему беседы Леночка, продолжая счастливо улыбаться, — мы это чучело потом вместе сжигать будем в знак протеста против жидомасонского заговора. При большом стечении публики.

— Езус Мария! — почему-то вырвалось у выпускника университета Дружбы Народов, который не только не был не поляком, и не католиком, но даже не имел таковых среди своих знакомых.

— Леночка, я прошу тебя ничего не сжигать, — строго сказал Эвенк, — глядя на твою ангельскую внешность, тебе никто не в чем не может отказать, и ты этим пользуешься. Сегодня ты готова толкнуть уважаемого мной Шпрехшталмейстера на поступок более чем не обдуманный, а вчера утром ты меня чуть не довела до инфаркта.

Далее из рассказа Эвенка следовало, что вчера утром, возвратившись из двухдневной отлучки, его встретила Леночка, которая, как обычно, была весела, хотя у неё были забинтованы нога и рука.

— Что случилось? — спросил Эвенк.

— Я хотела включить посудомоечную машину, и она ударила меня током, — сказала Леночка, томно протягивая Эвенку перевязанную руку.

— А с ногой что? — полюбопытствовал въедливый погонщик оленей.

— Я её тоже ударила, — упавшим голосом созналась Леночка.

— Кого? — не понял Эвенк.

— Посудомоечную машину, — всхлипывая, сказала Леночка. Ее губы дрожали, — сейчас с рукой все в порядке, а нога болит сильно.

— Когда Эвенк вез всхлипывающую Леночку в больницу, он так разволновался, что у него тряслись руки, и он проехал под знак «не более 40-а километров» со скорость километров 170.

После того, как Леночке сняли накрученные ей самой разноцветные повязки и помазали йодом ногу, к врачу обратился Эвенк.

— Что-нибудь серьёзное? — спросил он, преданно глядя в глаза поднятому им ранним утром с постели профессору-хирургу.

— Серьёзного ничего, — избегая преданного взгляда сказал много повидавший на своем веку профессор, — но в дальнейшем не оставляйте вашу снегурочку дома одну без присмотра. Она у вас очень доверчива и легко внушаема.

— Спасибо вам, доктор, — выдохнул сразу порозовевший Эвенк, — вы совершенно правы. Я проявил крайнюю безответственность. Больше это безобразие не повторится.