Михаил Маковецкий - Девушки для диктатуры сионизма

— Модестович он, — доложила юная паспортистка. — Его отец попом был. Помню бабушка меня к нему в церковь водила. То, что фамилия потерпевшего была Шпрехшталмейстер, сомнений у них не возникло.

— А где он живёт? — спросила паспортистка. Ей впервые довелось выписывать паспорт, основываясь на воспоминаниях современников, и она старалась ничего не упустить.

— Да ты что, мать? — удивился дежурный по городу. — Улица Розы Люксембург дом № 9. У них там на уборной голые девки танцуют. Его мать даже оштрафовать хотели, да товарищ подполковник запретил.

— Ну а пятая графа? — не унималась паспортистка. — По нации он кто?

— Ну, я тебе, мать, удивляюсь, — сказал дежурный, — да жид он. Ну, сама посуди. Фамилия — Шпрехшталмейстер. Сам здоровый мужик, на нём пахать можно, а работает кем? Так, ляля-тополя, не за станком, небось. И папаня его, чай не камни таскал, попом работал. А жиды, они даже в кровати руками не работают.

Паспортистка утвердительно кивнула и принялась за работу. Она была девственница, чем можно работать в кровати до конца не понимала, но скрывала это, чтобы милиционеры над ней не смеялись.

— Имена у них тоже какие-то не русские, — продолжил эрудированный в этнографии дежурный, — Модест, Аристарх. Без полулитры не выговоришь.

— И то правда, — согласилась паспортистка.

Новый паспорт шпрехшталмейстер Иванов впервые раскрыл через полтора года после получения, когда, во время гастролей в Рыбинске, оформлялся в гостиницу.

— Фамилия Шпрехшталмейстер, ядрёна вошь, — уважительно произнёс пожилой администратор, переписывая данные паспорта. Потрясённый Иванов выхватил паспорт из его рук и стал перечитывать страницу за страницей. Вошь действительно была ядрёна. Паспорт нагло сообщал своему обладателю, что зовут вышеупомянутого обладателя Шпрехшталмейстер Аристарх Модестович, по национальности вышеупомянутый Аристарх Модестович жид, и прописан он в городе Остров Псковской области по улице Розы Люксембург в доме № 9. То, что он родился и вырос не на улице Розы Люксембург, а на улице Карла Либкнехта, его мало взволновало. Как и многие жители города Остров он считал, что Карл Либкнехт и Роза Люксембург — это одно и тоже лицо. Фамилия Шпрехшталмейстер вызывала отдельные нарекания, но и с этим он был готов примирится. Но национальность «жид» не устраивала его самым категорическим образом. Это было чересчур даже для псковского цирка. В поисках справедливости он обращался в различные инстанции, в результате чего ему вынесли выговор с занесением за утерю морального облика и пригрозили выгнать из цирка. Шпрехшталмейстер к цирку прикипел душой, да и другой профессии у него не было, поэтому он затих. Потом наступили другие времена, он получил новый паспорт, в котором национальность не указывалась, и вопрос отпал сам собой. Он даже сблизился с жонглером Раппопортом. И изворотливый жонглер уговорил его эмигрировать с ним в Израиль. В конечном итоге Раппопорт эмигрировать раздумал, но Шпрехшталмейстер был не из тех людей, которые меняют однажды принятые решения. В израильском посольстве, куда он пришел со старым паспортом, шпрехшталмейстера встретили исключительно доброжелательно. За всю историю российско-израильских отношений в посольстве только три раза видели в графе «национальность» советского паспорта слово «жид». Один раз это был фальшивый паспорт, в оригинале в графе «национальность» было написано «удмурт». Второй раз и паспорт был настоящий, и записано было «жид», но выдан он был в Монголии, и уже после начала перестройки. А вот так, что бы «жид», и при этом все в порядке, в посольстве видели впервые.

— Заслужил, — застенчиво ответил шпрехшталмейстер на немой вопрос служащей посольства, — кровь проливал за идею.

— Я уже и в масонскую ложу вступил, — признался он как-то Пятоеву, — так что мне назад дороги нет.

Семейства Пятоевых и семейство Шпрехшталмейстеров в Израиль летели в одном самолете.

— В Израиле можно устроиться хорошо, но для этого нужно правильно себя вести, — убежденно говорил шпрехшталмейстер, обращаясь к своим попутчикам. Как-то сразу выяснилось, что самые глубокие знания о новой родине, подчеркнутые главным образом из брошюр жидоборческого характера, были у него. Все остальные ехали в неизвестность.

— Главное в Израиле, — вещал он хорошо поставленным голосом, — сразу найти там того, кто бы тебе помог. Запомните, «один за всех, и все за одного» — это главный принцип сионизма. У них на этом все построено. А теперь вспомним граждане, у кого есть в Израиле родственники?

— Что вы на меня так смотрите? — заволновалась Герштейн, — все мои родственники летят в этом самолете. Это два моих сына и с младенчества горячо любимый мною фиктивный муж. Я поздний и единственный ребенок.

— Не будем отчаиваться, — продолжил шпрехшталмейстер, — а у кого в Израиле есть знакомые?

Молчание было ему ответом.

— Товарищ майор, — обратился он к Пятоеву, — что же вы молчите. Это не по-товарищески.

— У меня? — переспросил потрясенный Пятоев, — Знакомые в Израиле?

— То-оварищ майор, — укоризненно сказал шпрехшталмейстер, — а как же рядовой Рабинович, о котором вы мне так эмоционально рассказывали. Не хорошо!

— Я и не знаю, проживает ли он в Израиле, — пробормотал пристыженный Пятоев, — но то, что он не будет мне помогать, я знаю твердо.

— Эх, товарищ майор, товарищ майор, — горько посетовал шпрехшталмейстер, — недопонимаете вы железную силу законов всемирного масонства.

— Игорек, а как звали этого Рабиновича, ты хоть помнишь? — поинтересовалась Герштейн.

— Представь себе, помню, — раздраженно сказал Пятоев, — звали его Михаил. Я даже запомнил его сугубо еврейское отчество, Вилимирович. Но это нам мало поможет, можешь быть уверена.

— Имя «Вилимир» образовано от слов «Владимир Ильич Ленин» и «мир», — блеснула эрудиций педагог в отставке, — То, что это отчество сугубо еврейское, я очень сомневаюсь. Поэтому, как мне кажется, твоего окопного знакомого мы найдем без особого труда.

— Игорь Александрович, ну что вам стоит? — с беспомощной улыбкой на лице сказала очень хорошенькая супруга шпрехшталмейстера, — ну сделайте это для меня.

Вот что значит хорошая кордебалетная школа, — буркнула Герштейн и отвернулась к окну.

Телефон рядового Рабиновича им удалось удивительно быстро.

— Здравствуй, Миша, — сказал ему Пятоев, сжимая во вспотевшей от волнения ладони трубку телефона, — Это я, Игорь Пятоев, ты меня помнишь? Мы с тобой вместе на воинских сборах служили. Я тут в Израиль переехал и тебе прямо с аэропорта звоню.

— Да конечно я тебя помню, Игорь, — раздалось в трубке бодрый голос, — ты такой длинный, отжаться еще не разу не мог. Помню, этот гладиатор чертов над тобой еще издевался.