Доминика Мюллер - Лагуна Ностра

Альвизе и сам не прочь покрасоваться на страницах энциклопедических словарей. Он был бы в восторге, если бы смог доказать, что семья Кампана, в имени которой слышится и слово «колокол» [22] Campana (ит.) — колокол. , и название провинции Кампанья, происходит от римского сенатора Альвизия Капания Кунктатора. Он даже проштудировал цицероновские «De lege agraria» [23] «Об аграрных законах» (лат.). и «Сатиры» Горация, где описываются нравы и обычаи кампанийцев, в тщетной надежде отыскать там имя основателя воинственной династии, образцовым представителем которой он себя считает. Что не мешает ему с отвращением относиться к отпрыскам, которые, дав себе единственный труд родиться на свет, имеют наглость прилюдно отрекаться от своей семьи. Альвизе — хороший парень, и в ту пятницу я была уверена, что он, как и я, с трудом удерживался, чтобы не попортить лак на этих каминных статуэтках. Но он — профессионал и умеет скрывать раздражение, приберегая его для более подходящих случаев. Ему хватило нескольких слов, чтобы призвать Эдварда и Нонор к спокойствию. Беспамятные дети могли возвращаться домой и дожидаться там единственного блага, доставшегося им от отца, — его наследства. Комиссар же отведет душу на Себастьяне, который, возможно, поможет ему прояснить дальнейший ход следствия. Прогулка с Мицци по зимней Венеции, окутанной живописным туманом, освежит ему цвет лица, а возможно, и память, предположил он, возвращаясь к своей лодке и бросая нас под сыпавшейся с неба крупой.

Я знаю, когда Альвизе лучше не перечить. Черные глаза горят огнем, лицо становится жестким, и обворожительный пляжный спасатель превращается в чемпиона по боксу, с которым лучше не связываться. Он одарил меня суровым взглядом, и я поняла, что на меня возложена особая миссия. Насколько тягостна мне была перспектива демонстрировать свои знания о венецианских церквах, настолько интересно было вытянуть из этого длинноносого Себастьяна то, что я так хорошо умею вытягивать из живописи маслом по дереву. В церкви Санти-Апостоли крепко скроенный красавец с решительным видом тычет пальцем в луч света. Эти посланцы истины, которых в барочной живописи пруд пруди, говорят о том, что все, даже святые, даже сам Христос, нуждаются в указующем персте, чтобы двигаться в правильном направлении. У брата, повелевающего своими центурионами, в комиссариате такой спасительной руки нет. И теперь, один-единственный раз, с убежденностью ангела-хранителя Франческо Маттеи, я желала, чтобы он последовал за моим пальцем, который приведет его прямо к убийце, а не вертел своим у виска.

Он вернулся обратно с медоточивой улыбкой, как будто нескольких метров, что отделяли нас от причала, хватило, чтобы он сменил гнев на милость.

Он довезет нас, как было решено, до площади Сан-Марко, а потом доставит сломленных Волси-Бёрнсов в аэропорт. Все-таки мой брат — великий полицейский. Он не выпустит добычу, пока не вытрясет из нее хотя бы одно, пусть даже незначительное, слово, имя, адрес или след.

В кабине мотоскафо {6} 6 Мотоскафо ( ит. motoscafo) — деревянная моторная лодка с застекленной кабиной. В передней части располагается место для водителя, на корме — скамья для пассажиров. Сейчас почти не осталось частных мотоскафо, все они используются для общественных нужд, например как такси. он снова принялся излагать биографию своей сестры Мицци, этой старой девы, которая все привередничает, а потому никак не может найти себе пару. Альвизе мечтает меня пристроить, но уже отчаялся в результате. Он считает, что я сама отпугиваю мужчин — своими плафонами, неуживчивостью и старомодными вкусами. Ни разу ему не пришло в голову, что мне нравится быть не замужем. Старший из Волси-Бёрнсов был лет на десять моложе меня, хотя и принадлежал к тем, кто рождается стариками. Безупречная фигура отца и его тонкие черты выродились у него в надменную чопорность, но в глазах моего братца для такой старой девы, как я, и Франкенштейн составил бы неплохую партию.

Площадь Сан-Марко находится в самой низкой части Венеции. Когда «большая вода» не доходит до города, она все равно плещется между аркадами Прокураций, у самых ступеней собора Святого Марка. По проложенным через площадь деревянным мосткам тянутся вереницы туристов, которые то и дело останавливаются, чтобы сфотографировать друг друга; можно подумать, что они идут не по дощатому настилу, а «по водам». В это время года ни один коренной венецианец не пойдет на площадь Сан-Марко без резиновых сапог. Я на чем свет стоит кляла своего братца, оставившего нас на затопленной набережной чуть ли не по колено в воде, в толпе манифестантов, вооруженных транспарантами и мегафонами, которые, толкаясь и крича, выражали свою солидарность с бастующими студентами Центра греческих исследований. До плачевного состояния греческих студентов Себастьяну не было никакого дела, чего не скажешь о его изящных туфлях с пряжками. Ему не хотелось ни в библиотеку Святого Марка, ни в Археологический музей, ни в Музей Коррер, где красуются всемирно известные полотна. Не желал он и шлепать по воде до Академии или до часовни Сан-Джорджо деи Скьявони, где я могла бы прочитать ему свою старую лекцию о Карпаччо [24] Карпаччо, Витторе (ок. 1455/65 — ок. 1526) — итальянский живописец Раннего Возрождения, представитель венецианской школы. и апологетах Венеции. Как только с неба падает первая капля дождя, торговцы сувенирами вывешивают на своих киосках сапоги из прозрачного желтого пластика, которыми пользуются туристы; я предложила ему купить такие («plastic save the shoes» [25] «Пластик защитит обувь» (англ.). , сказала я), но Волси-Бёрнс никогда не наденет подобный кошмар, как я только могла такое подумать?! Сан-Себастьяно, церковь, посвященная его небесному покровителю, где я могла бы рассказать ему о каждом сюжете стенной и потолочной росписи кисти Веронезе, находилась на другом конце города, а он в такую собачью погоду не желал пускаться в путешествия, даже на лодке. В Венеции говорят, что все дожди — от Господа, сказала я, но его не интересовал местный фольклор. Если бы я уговорила его сходить в Ка’Редзонико, где пышным цветом цветет венецианский восемнадцатый век, или в скуолу Сан-Рокко, где царит Тинторетто, или в церковь Сан-Панталон с гигантским плафоном Фумиани, где мне знакома каждая фигура, или соблазнила бы его «Успением Богоматери» Тициана [26] Тициан Вечеллио (1476/77 или 1480-е — 1576) — крупнейший итальянский живописец эпохи Возрождения, чье имя стоит в одном ряду с такими художниками Возрождения, как Микеланджело, Леонардо да Винчи и Рафаэль. из Фрари [27] Сокращенное общеупотребительное название собора Санта-Мария Глориоза деи Фрари (Святой Марии Слову щей, или Успения Девы Марии) одной из самых известных церквей в Венеции. , я оказалась бы поблизости от палаццо Кампана и могла бы удрать от него и спрятаться в родном доме. Но Себастьян прекрасно прожил бы жизнь, ни разу не услышав об этих чудесах. Он ничего не желал видеть: ни собор с его мозаиками и сокровищницей, до которых рукой подать, ни темницы Дворца дожей. Если бы ему сейчас предложили эти сокровища в личное пользование, он, не задумываясь, обменял бы их на стакан грога. Продрогнув до костей, он мечтал об одном: усесться в кафе и выпить чего-нибудь покрепче — сколько нужно, чтобы наконец согреться. Меня он собирался угощать исключительно в угоду комиссару, сама я ему нисколько не понравилась, как и он мне. Взаимопонимания между нами нет и быть не может, и чем скорее мы распрощаемся, тем лучше. Я наводила на него тоску живописью, а он на меня — самим собой. «Я очень скучный», — сказал он, после того как признался, что промерз насквозь. Впечатленная столь обезоруживающей откровенностью, я взяла его под руку и потащила под аркады к кафе «Флориан». Нелюбознательность приезжих не перестает меня удивлять. Нет, я вовсе не хочу заставлять их полюбить то, что люблю сама, но ехать в город искусств и просиживать штаны в гостиничных барах и туристских ресторанах с убийственной кухней, как это делают римские друзья Кьяры, — это остается для меня непостижимой тайной. В кафе «Флориан», эту жемчужину венецианского бомонда, ходят под предлогом полюбоваться выставленными под стеклом пасторалями, старинной мебелью и малиновым бархатом, но на самом деле туда ходят совсем за другим: приезжие — просто чтобы увидеть его, а венецианцы — чтобы увидеться. Завсегдатаи пополняют там свой запас сплетен, подтрунивая над туристами, вынужденными стоя дожидаться свободного столика. А вот в расположенное напротив «Квадри» мы не ходим. В период от падения Наполеона до разгрома Австрии Пруссией его облюбовали австрийцы и их приспешники, и теперь, двести пятьдесят лет спустя, презрительное игнорирование этого заведения все еще воспринимается как акт неповиновения, пусть даже с тех пор захватчик превратился в мирного туриста, из которого город усердно выдаивает денежки.