Доминика Мюллер - Лагуна Ностра

Борис не любит Музей Коррер, ему не нравится разномастность его экспозиции, где скульптуры Каноны соседствуют с портретами дожей, а макеты морских сражений и старинные карты в витринах — с батальными полотнами и историческим оружием. На его вкус тут недостает старой доброй живописи, милых его сердцу маньеристских пророков и святых, отсутствия которых не могут восполнить «Венецианские дамы» Карпаччо, обрезанное полотно, верхний кусок которого хранится в Музее Гетти в Лос-Анджелесе. Каждый из музеев не пожалел бы средств ради воссоединения картины, но эта задача оказалась труднее, чем объединение двух Германий. Борису не нравятся длинные залы Наполеоновского крыла, он находит их неоклассический декор с пальметками и гризайлями слишком легковесным для последователей неистового реализма Караваджо. А вот Илона Месснер Борису понравилась, вернее, не она сама, а то, как она отреагировала на его обаяние. Он говорит, что ни разу в жизни и пальцем не пошевельнул, чтобы кого-то склеить, но женский интерес к себе определяет безошибочно и заранее соглашается на последствия с усталым видом человека, которому наперед, от первого до последнего момента, известно, как будут развиваться события.

Мы с Игорем смотрели, как он шагает из зала в зал, чередуя ослепительную улыбку с гримасой безутешного ребенка. Мы знаем его как свои пять пальцев, нашего Бориса, и уже предвкушали небольшое развлечение, когда Илона призналась ему, что ей в музеях скучно.

В Музее Коррер не предусмотрено мест для отдыха выбившихся из сил посетителей, и наш совет нам пришлось держать, стоя посреди пустого зала. Илона Месснер явно насмотрелась американских детективов. Она хотела с нашей помощью заключить с комиссаром соглашение, выторговать у него в обмен на содействие гарантию собственной безнаказанности. Более определенно она выражаться не может из соображений безопасности, пояснила она, испуганно оглядываясь на безлюдные коридоры, и мы сразу почувствовали себя двойными агентами. Корво ей не друг, поклялась она, чтобы доказать свою искренность. Профессор помог ей выпутаться из одной грязной истории, когда она «создавала» свой сайт — это было в период ее связи с Энвером Ийулшемтом, — и теперь время от времени обращался к ней за помощью.

После недолгого положенного в таких случаях ломанья Илона Месснер поведала нам, что время от времени исполняла роль «интерфейса» между «Алисотрувеном» и приемными семьями найденышей, но тут ее перебил Игорь, для которого слово «интерфейс», как он сказал, ассоциируется с холодными компьютерными технологиями. Возможно, Илона хочет сказать, что в местном масштабе является проводницей, неким передаточным звеном, в чьи задачи входит превращать маленьких нелегалов в удачные приобретения, в живые безделушки с этикеткой «Сделано в Венеции» — вроде нашего Виви или того мальчугана, с которым она приходила к Корво? Илона никак не могла взять в толк — ну то есть абсолютно, — о чем он толкует. Ее работа — забрать детей из деревни, где-то под Вероной, где они живут, отвезти заказчикам (те живут по всему региону), проследить, чтобы их хорошо приняли. Малыш, с которым мы видели ее у Корво, был как раз из таких, она заглянула к профессору по пути, потому что тот любит напутствовать своих «крестников», отправляющихся навстречу новой жизни, угостить их конфетами. Этим ее функции и ограничивались, — в сущности, это работа соцработника, ну разве что она вкладывала в нее чуть больше души, чем профессионалы.

Состроив самую очаровательную из своих гримас — гримасу обиженного ребенка, Борис возразил ей, что столь трогательный рассказ может не понравиться комиссару. Ведь, в сущности, Илона не совершила ничего предосудительного, ничего такого, на предмет чего ей стоило бы подстраховаться. У раскаявшихся мафиози есть трупы и убийцы, с помощью которых они могут себе что-то выторговать, у нее же нет ничего, никакой разменной монеты, если, конечно, по рассеянности она не упустила две-три детали. К деталям часто относятся пренебрежительно, но именно они проливают свет на всю картину, наделяют ее смыслом или же в корне его меняют. Чтобы убедиться в этом, Илоне достаточно пройти еще несколько залов и постоять перед «Венецианскими дамами» Карпаччо. Долгое время в них видели усталых куртизанок, сидящих на балконе в ожидании клиентов, пока острый взгляд архитектора Бузири Вичи [51] Очевидно, имеется в виду Андрэа Бузири Вичи (1818–1911), представитель знаменитой династии архитекторов, много работавший в центральной части Рима, в том числе в квартале Кампо-Марцио. , того самого, что так потрудился на Кампо-Марцио в Риме, не разглядел в них нечто совсем иное. В левом нижнем углу некой охотничьей сцены, действие которой происходит на Лагуне, его внимание привлекла странная деталь. Обрезанная нижним краем картины лилия никак не могла расти из воды. Мало-помалу возникла мысль соединить этот цветок с вазой с картины из Музея Коррер, и оказалось, что полотна идеально совпадают, образуя единую композицию, которая тут же обрела иной смысл, поскольку стало ясно, что это — иллюстрация к прологу «Декамерона». Женщины, «связанные волею, капризами, приказаниями отцов, матерей, братьев и мужей, большую часть времени проводят в тесной замкнутости своих покоев, и, сидя почти без дела, желая и не желая в одно и то же время, питают различные мысли», и так далее, и тому подобное, точно не помню, с кокетливой скромностью сказал Борис. Главное — эта деталь, без которой «Дамы» так и оставались бы до сих пор куртизанками с разрезанной надвое историей. Кстати, по поводу разрезания надвое: что Илона думает о подозрении, которое висит на Энвере?

Подобно женщинам Боккаччо, она отдалась на его волю, готовая покориться тому, кто видит ее насквозь. Энвер-то и был причиной всех неприятностей, связанных с ее новорожденным интернет-сайтом. Он придумал вдобавок к обычным услугам разместить на сайте еще нечто, и, откровенно говоря, нечто забавное. В то время Энвер торговал иконами. Нельзя сказать, чтобы им было все время легко, но они были счастливы, собирались пожениться, и она ничего не боялась. Потом явился Микеле Корво в образе Спасителя, грузовиками скупая богородиц. Они сблизились с Энвером — на почве любви к родной стране, к искусству и к прибыльным делишкам. И если Корво помог Илоне выпутаться из неприятностей, то только ради того, чтобы избавить от них своего друга, компаньона, а может, даже и любовника, — иногда ей казалось, что это так. И если Корво вытащил Энвера из тюрьмы, то, конечно же, ради того, чтобы забавная добавка с интернет-сайта никому не доставила неприятностей, в случае если подозреваемый вдруг заговорит о ней под нажимом полиции, которая совершенно не понимает шуток. Познакомившись с профессором, Энвер больше с ним не расставался, а ее, Илону, бросил окончательно. Вот такие они, эти мужчины. Микеле Корво взял дело в свои руки. Его стараниями и стараниями его адвоката сайт стал безукоризненным. Он поселил Илону в Вероне, в прекрасной квартире с балконом, выходящим на амфитеатр. Он расширил ее сеть эскорт-услуг, все шло хорошо, хотя временами воспоминания о днях, проведенных рядом с Энвером, об их венецианской квартирке, прямо напротив статуи Коллеоне на площади Сан-Джованни-э-Паоло, по которой прогуливались милые старушки и всегда с ней здоровались, наводили на нее тоску. В Вероне она смирилась наконец со своим благоустроенным одиночеством и сутками просиживала за компьютером, занятая виртуальным общением на своем сайте. Она не жаловалась, и, когда Корво предложил ей (или навязал, если Игорю так больше нравится) эту работу — сопровождать детей, даже обрадовалась возможности где-то бывать, путешествовать, общаться с живыми, настоящими людьми, а не только с девицами и клиентами в Сети. Благодаря этим вылазкам она изредка виделась с Энвером — как со старым другом, с которым приятно с улыбкой вспомнить прошлое, которого не вернешь. Все испортилось с приездом англичанина. Как это уже было с адвокатом профессора, очаровательным господином, бывший возлюбленный попросил ее постараться угодить этому Волси-Бёрнсу, чего бы тот ни пожелал. Она согласилась, радуясь, что Энвер вспомнил о ее талантах. Но тот человек оказался мерзким типом, и Илона отказалась встречаться с ним во второй раз. Тогда ей дали понять, что у нее нет выбора, если, конечно, она не хочет возврата к старым неприятностям, и она готова была уже повиноваться, но тут прочитала, что Волси-Бёрнса нашли «убитым в газете», сказала Илона, как будто, заменив кровь на типографскую краску, она желала преуменьшить ужас этого убийства.