Фредерик Дар - Сан-Антонио в гостях у МАКов

— Это метрдотель, — информирует меня Петит-Литтре.

Я прикладываю ладонь к груди жертвы. Сердце бьется ровно, хотя и немного учащенно. Веки вздрагивают и временами приоткрываются, пустой безжизненный взгляд.

— Непостижимо, да? — обращается ко мне Петит-Литтре...

Я соглашаюсь. Откровенно говоря, парни, я уже не жалею, что меня побеспокоили. Поверьте, за такой спектакль не жаль и раскошелиться.

— Как это случилось? — спрашиваю я.

Карлик вытирает шелковым платочком свой кукольный лобик.

— Обед проходил нормально. У всех было отличное настроение. Мы перешли в гостиную. И вдруг генерал Хламдю, присутствующий здесь...

Он кивает на толстого старикана с раздутыми ноздрями. Точнее было бы сказать «отсутствующий здесь...».

— Генерал в своем кресле начал хватать ртом воздух. Мы спросили, что с ним. Он ответил нечто бессвязное. Едва мы собрались вызвать врача, думая, что с ним случился приступ, принцесса Простушь, стеная, упала на пол... И тут началось, один за другим, все, кого вы видите... Ужасно, нe так ли?

— А вы сами ничего не почувствовали?

— Нет, так же, как и мои друзья, находящиеся здесь.

Он мне показывает группу хмырей, явно недовольных тем, что происходит. Каменные лица, враждебное молчание. Приключение их не развлекает. Они стараются остаться на высоте своего положения, которое, они чувствуют, может постигнуть участь мыльного пузыря. Возможно, уже завтра они станут добычей журналистов и посмешищем всей Панамы.

Забавны все эти люди, собравшиеся на чмок-курино-гузской-парти (Cocktail party (букв, с англ.) — петушиный хвост парти. Возьмите стакан с коктейлем, опустите соломину и втягивайте через нее напиток. Посмотрите на себя в зеркало. Метафора не нуждается в дальнейших комментариях. Приняв коктейль и не забыв вернуть губам прежнюю форму, возвращайтесь к чтению этого шедевра) и валяющиеся теперь на персидском ковре Петит-Литтре.

— Априори, — говорю я, — у меня сложилось впечатление, что причиной недомогания ваших друзей стал продукт, к которому вы и эти месье, находящиеся в добром здравии, не притронулись.

Петит-Литтре пожимает плечами.

— Да нет же, — возражает он, — все успели попробовать всего понемногу.

— За столом, да, — подтверждаю я. — А после? Я предполагаю, что им предложили ликеры, шампанское...

Он снимает очки, и его маленькое треугольное личико угасает, как витрина магазина после семи вечера.

— Я как-то не подумал об этом...

Я продолжаю ход своих рассуждений.

— Достаточно лишь выяснить, что пили пострадавшие и что — остальные...

Остальные, то есть находящиеся в полном здравии, вяло кивают в знак согласия. В эту минуту появляется высокий худой человек с благородной сединой. Черный чемоданчик из кроко в руке подсказывает мне его положение в обществе: профессор Баламю.

К тому же Петит — ну, совсем петит! — Литтре покидает меня, чтобы обнюхать икры вновь прибывшего.

— Ах! Профессор! Это невероятно! Спасибо, что вы пришли! Согласитесь, что это неслыханно!

Пока он объясняет, профессор Баламю осматривает поверженных. А я, натура возвышенная, предаюсь между тем философским размышлениям. Я говорю себе, что, в сущности, глупо собираться компанией, прихорашиваться, причесываться, подкрашиваться, навешивать на себя бижутерию или награды, мыть ноги и остальные части тела, накрахмаливаться и напяливать смокинги для того, чтобы поесть. Что может быть более непристойным, чем все эти желудки, расположенные в форме круга, овала или прямоугольника для поглощения одной и той же пищи? Что может быть более неприглядным, чем эти рты, открывающиеся для приема кусков еды, чем эти зубы, натуральные или вставные, размельчающие их, чем эти заглатывающие глотки, эти переваривающие кишки? В то время, как естественная обратная функция организма считается постыдной. Скажите, по какому праву ремесло истопника следует считать более достойным, чем ремесло трубочиста?

И почему бы вместо общепринятого проведения жрачка-парти не организовать с...ка-парти? Я знаю, вы сейчас сморщите нос и скажете, что я впадаю в скотологию, хоть это и не в моем стиле, но думается, что я ухватил сенсационную мысль. Если бы я был толстосумом, то не пожалел бы средств на проведение такой вечеринки. Это стало бы незабываемым событием, ребята. Начнем с пригласительных карточек. Гала!

Сан-Антонио имеет честь пригласить вас к себе на дефекацию, которая состоится в такой-то день в такой-то час! Просьба быть в строгом вечернем наряде!

Ну как? Я думаю, это имело бы шумный успех? И потом, представляете себе спектакль? Высшее панамское общество без штанов? Вместо зала для жратвы туалеты, просторные, как дворец Снежной королевы. Метрдотели, обходящие гостей и предлагающие принять клизму вместо традиционного аперитива.

Я вижу этих лакеев в белоснежных, как у священников Сен-Сурьена, перчатках, снующих с масленками на серебряных подносах для смазки заднего места. Там обязательно будут грумы, приводящие в действие водяные струи для смыва. А чтобы создать атмосферу, месье Жюль Рюлад, баритон из Опера де Пари, исполнит сольную партию! Мечта, да и только!

Профессор Баламю выпрямляется.

— Эти люди приняли большую дозу наркотического вещества, — заявляет он.

Петит-Литтре протестует, словно его типография выпустила тираж лишь с нечетными страницами.

— Вы шутите, мой друг! Видит Бог, в моем доме никогда не было и не будет наркотиков!

— Я знаю, что говорю, — сухо парирует профессор.

Наступает неловкая пауза. Я нарушаю ее,

— Вы хотите сказать, месье профессор, что все они «глотнули» дурмана?

— Вот именно.

Я прошу у Петит-Литтре разрешения воспользоваться телефоном и собираюсь звякнуть в контору. Постепенно я втягиваюсь в рабочий ритм.

— Патрон?

— А! Сан-Антонио, итак?

— Речь идет о наркотике, которым отравились гостя вашего друга. Не могли бы вы срочно прислать мне кого-нибудь из лаборатории. Фавье, например, Он не в отпуске?

— Нет, я думаю, он дома!

— Спасибо.

Я успеваю положить трубку раньше, чем босс успевает выдать пакет ценных указаний... Лакей с оттопыренным от напряжения ухом уже тут как тут, я делаю знак, чтобы он подошел.

— Скажите, старина, это вы подавали ликеры?

— Да, вместе с Жульеном... И добавляет! — Жульен лежит вместе с этими господами!

— Он что, закладывает за ворот?

У молодого брюнета, с которым я имею дело, выразительное лицо. Он пожимает плечами.

— Это с ним случалось.

— Я хочу сказать — во время работы?

— Я понял. Жульен не прочь пропустить стаканчик украдкой, у него неприятности... От него ушла жена.

— Какие напитки он предпочитает?

— Виски.

Я понимающе киваю.

— Месье Петит-Литтре тоже пьет виски?