Елена Колчак - У страха глаза велики

— А Кешка там каким образом объявился?

— Откуда-откуда, я притащила. Ты не отвлекайся, я по порядку. Хуже всего отношения у Кристины были с Зинаидой Михайловной. И Кристина проделала с их телевизором — ну, старших Шелестов — простенькую, но очень действенную операцию — сняла защитный экран с одной из ламп. По прошествии некоторого времени облучение должно было старичков свести в могилу. Училась-то она в техническом вузе, не забывай, и вообще с мозгами в этой прелестной головке полный порядок. Но… Тут, кажется, получилось по принципу — сколько веревочке не виться, а кончику быть. Телевизор-то старенький, начал дурить. Не из-за лампы, а сам по себе. И тут уж так повезло, что телемастер в тот день приехать не мог, я Зинаиду Михайловну пожалела и вызвала Кешку. Ну, а когда он мне эту чертову лампу продемонстрировал, никаких сомнений быть просто не могло — если бы Злодей охотился за Кристиной, тогда при чем тут старшие Шелесты, она-то в их комнате, за их телевизором не бывает. Вспомнила про цепочку, все и сложилось. Жаль, что поздно.

Рассказывать Лельке, как я лазила в Кристинин компьютер, я не стала — ей бы это не понравилось. Чужих дневников читать нельзя. Что бы там ни было. Даже для разоблачения убийцы. Нельзя — и все тут. История и без того воняет достаточно сильно, не стоит Лельке создавать лишний внутренний конфликт — между хорошим отношением ко мне, бессовестной, и собственными моральными принципами. У меня-то их, к счастью, вовсе нет, так что при беспардонном проникновении в чужие архивы ни волосок на моей неблагородной голове не шевельнулся, не то чтобы покраснеть… А Лелька мучиться будет. Убеждать себя, что в итоге нехороший поступок послужил добру — но изначально-то я этого знать не могла? То есть, я как раз считаю, что могла, а Лелька — нет, у нее голова по-другому устроена. У нее совесть есть, у меня — никогда ничего похожего не было. И стыдно мне не бывает — по причине полного отсутствия этой самой совести. Так и живем. Мне только одно непонятно — как получается, что зная меня как облупленную, Лелька вот уже лет пятнадцать считает меня хорошим человеком?

— А почему же ты сказала, что к утру еще один труп будет?

Ну, это мы запросто. Без меканья и заиканий. Такие дела наш эталон благородства очень даже приемлет. Во-первых, не я этим буду заниматься, значит, уже хорошо, близкие друзья чисты как невылупившийся цыпленок, а что там себе позволяют разные всякие прочие — не нам судить, во-вторых, идея возмездия за зло — даже исполненного лично, без судебных тяжб и проволочек — с этим Лелька вполне согласна.

— Так Герман Борисович очень самостоятельный. Он ведь не станет обращаться в соответствующие органы. Тем более, что им и предъявить-то особенно нечего. Я так думаю, что он заставит Кристину до донышка исповедаться, а потом… Он ведь добрый, не злопамятный совсем. Мне кажется, это будет избыточная доза снотворного. Случайно. А семейный врач — должен же у них быть семейный врач — подтвердит, что Кристина в последнее время отчего-то сильно нервничала, спала плохо, ну, и так далее. Несчастный случай, не подкопаешься. Материальных интересов тут никаких, так что не будет милиция этим заниматься, пожурит безутешного вдовца за неосторожность, и то вряд ли.

Недели через две — Кристину уже похоронили, точнехонько по моему сценарию — я благополучно возобновила свою журналистскую беготню и как раз выходила из одной дружественной организации, регулярно снабжавшей меня всякими полезными материалами. Ну там актами проверок торговой сети и все такое прочее. Кроме довольно однообразных нарушений типа недовложения мяса в пельмени или использования в колбасе мяса хряка (если кто не в курсе, у полноценного свина, в отличие от борова, запах и вкус мяса специфические почти до несъедобности), в протоколах зачастую обнаруживались сущие перлы. В этот раз появилась возможность поразмышлять над актом проверки одного из кафе, а точнее, над наименованием фирменного блюда — «Мясо «Паганини». Красотища! Изысканно, загадочно, а главное — будит воображение. Не то мясо выкладывается в форме скрипки, не то на гарнир подаются обломки смычка, не то — первое и самое аппетитное предположение — для приготовления фирменного блюда откопали останки великого скрипача. Правда, он и при жизни не отличался особой мясистостью…

Как это обычно и бывает, от размышлений меня грубо отвлекла окружающая действительность. Еще не успев понять, в чем дело, я совершенно рефлекторно рванулась обратно в подворотню, из которой только что вышла. Чего это со мной? Окончательно отвлекшись от кулинарно-музыкальных изысканий, я осторожно, не особо высовываясь из подворотни, огляделась и вычислила объект, который мое подсознание определило как «знакомый, но лучше не отсвечивать» — германовский «мерседес», тормознувший метрах в двадцати от меня.

Подтверждая прозорливость моего подсознания, секунд через пять автомобиль выпустил из себя Германа. Современный дизайн, со свойственными ему округлыми и одновременно вытянутыми линиями, практически превращает машину в яйцо. Так что и ассоциации соответствующие.

Герман обошел машину, открыл правую дверцу… Появилась Нина. Или даже — явилась. Невозможно определить, что именно произошло — ни лицо, ни стиль одежды и макияжа, ни тем более фигура не изменились, — но это была совсем другая женщина. Такая, что только слепой не обернется. Слегка улыбающаяся, и тем не менее томная, явно привыкшая к поклонению и готовая его принять. Она сияла, она потрясала воображение. Таких женщин нельзя увидеть на киноэкранах — для кино они слишком хороши — лишь изредка такие появляются на театральной сцене…

Ох, не знаю… Во всяком случае, в подворотню я спряталась не напрасно.

Парочка направилась к дверям кафе, уютно расположившегося почти напротив того места, где Герман тормознул. То есть, конечно, сперва кафе расположилось, а уже потом, то есть сейчас, они возле него остановились. Впрочем, без разницы. Я автоматически проверила наличность. Дороговатое для меня заведение, ну да на чашку кофе, надо полагать, хватит. А кстати, как нынче поступают с теми, кто не в состоянии расплатиться за услуги общепита?

Ну не могла я ничего с собой поделать — ужасно хотелось послушать, о чем они будут беседовать. Уж очень говорящими были выражения их лиц — спокойно-выжидательное у Нины и восторженно-потрясенное у Германа. Как у пятнадцатилетнего подростка, которому разведенная в третий раз соседка объяснила, чем же все-таки мальчики отличаются от девочек, и что с этим можно делать…

Кофе оказался на удивление неплохим и даже не очень разорительным. А полутьма, едва-едва рассеиваемая небольшими светильниками — по два у каждого столика — как нельзя лучше соответствовала моим планам. Еще не хватало, чтобы парочка меня заметила. Герман-то настолько увлечен своей спутницей, что не обратит внимание даже на бегемота в павлиньих перьях, отплясывающего сарабанду, а вот Нина… От ее взгляда мало что укроется.