Арто Паасилинна - Воющий мельник

Хуттунен, воодушевившись, сказал, что хочет последний кусок этого желоба поменять, вообще красота будет!

— Приделать бы сюда еще пилу. Силы реки хватит. Парочку водяных колес или гонторезный станок побольше и пристроить отвод. Надо будет сделать насыпь, чтобы он был поближе к земле, а так, если сверху полетит, то и убить может. Сколько человек так жизни лишилось! — Полицейский недоверчиво смотрел на место для будущей пилы.

— Если насыпать сюда шестьдесят возов камней и гравия — будет опора для пилорамы. Наверху сделаю склад для бревна и бруса, с запасом.

— А… Теперь понял. Но все-таки нельзя же пилить и строгать одновременно.

— Конечно, колесо-то одно. Да много ли мне надо? Семьи у меня нет.

— Ну да, ясное дело.

Полицейский Портимо представил себе новую пилораму.

Он с симпатией взглянул на Хуттунена и серьезно промолвил:

— Раз у тебя всякие такие планы и мельницу ты починил, перестань заниматься этой ерундой. Я тебе как друг советую. Если тебя отправят в Оулу, мельница развалится, и, кто знает, кто на твое место придет.

Хуттунен кивнул.

Они спустились с плотины. Портимо взял велосипед, помахал на прощание рукой.

Самый приятный человек в деревне, хоть и полицейский, думал Хуттунен.

Потом он вспомнил о Розе. Вот они два настоящих понимающих друга. Завтра он увидит ее в ольшанике, если дождя не будет. По радио обещали солнечный день и высокое давление во всей Фенноскандии.

Хуттунен опять принялся за мельницу. Если работать всю ночь, к утру в Суукоски будет красная мельница. Говорят, в деревню когда-то приезжали девушки из Хельсинки с одноименным представлением. Они выступали в Кеми и Рованиеми. И юбки у них такие короткие, что видны были трусики и подвязки чулок.

Хорошо работалось в прохладе белых ночей. Рука устала, но спать не хотелось: Хуттунен думал о красивой красной мельнице и встрече с председательшей.

Всю ночь он упорно трудился. Когда воскресное солнце осветило северо-восточную стену мельницы, работа была сделана. Хуттунен отнес в сарай стремянку и оставшиеся два ведра краски. Искупался в реке, дважды обошел свое творение, восхищаясь его красотой. Веселенькая получилась мельница!

В прекрасном настроении он вошел в дом, перекусил колбасой и выпил кружку простокваши. Затем направился в сторону Леппасаари. Было раннее утро, и уставший мельник, укрывшись в прохладе навеса, заснул со счастливой улыбкой на губах.

Хуттунен проснулся от колыхания простыни-занавески.

Робкий женский голосок прошептал:

— Гуннар… Я пришла.

Сонный, он высунул голову, пригласил засмущавшуюся председательшу войти в белое пахучее гнездышко.

Она раскраснелась, залепетала, что не должна была сюда приходить, что нельзя им так встречаться, что жена Сипонена все еще лежит и вставать не собирается… А сколько времени? Похоже, будет хорошая погода…

Они сидели на травяной кровати, смотрели друг другу в глаза и держались за руки. Хуттунену захотелось ее обнять, но председательша отшатнулась.

— Я не для этого пришла.

Мельник довольствовался поглаживанием ее колена. Роза Яблонен тем временем думала, что сейчас она наедине с сумасшедшим, на пустынном острове в лесной чаще. Как она вообще пошла на такой риск? Мало ли что взбредет ему в голову, и некому спасти. Задушит, изнасилует… А куда спрячет труп? Наверное, привяжет к ногам камни и бросит в реку. И только волосы будут колыхаться на поверхности. Хорошо, что у нее не перманент. А может, он ее разрежет на куски и закопает? Роза представила раны на шее, талии и бедрах. Она вздрогнула от испуга, но руку не убрала.

Хуттунен неподвижно смотрел ей в глаза.

— А я мельницу покрасил. В красный. Вчера Портимо приходил, хвалил.

Председательша снова вздрогнула: что за дело полицейскому?

Хуттунен рассказал про историю с Гнусиненом и про счет.

— Пристав заставил заплатить за гнилое зерно как за первосортное. Хорошо, мешков было всего пять.

Председательша стала настаивать, чтобы Хуттунен показался доктору Эрвинену. Неужели он сам не понимает, что болен?

— Дорогой Гуннар, на карту поставлено твое душевное спокойствие. Умоляю тебя, поговори с Эрвиненом.

— Эрвинен всего лишь деревенский врач, что он понимает в душевных болезнях, сам дурак, — сопротивлялся Хуттунен.

— Попроси, пусть лекарство тебе выпишет, если не получается у тебя, как у людей. Есть же успокоительные, он тебе даст. Если у тебя нет денег, я одолжу.

— Стыдно нести врачу свои проблемы, — пробормотал Хуттунен и отдернул руку.

Роза посмотрела на него с нежностью, погладила по волосам, положила руку на высокий горячий лоб. Если сейчас между ними что-то будет, думала она, наверняка родится ребенок. Сейчас рискованно. А бывают ли вообще у женщин безопасные дни, совершенно безопасные? Такой большой мужчина, ему стоит только прикоснуться, и сразу получится ребенок. Сын. Даже подумать страшно. Вначале станет расти живот, и к осени она уже с трудом будет забираться на велосипед. Союз огородников не отпустит ее в декрет. Хорошо, что ее отец погиб в Зимнюю войну, он бы не перенес удара.

Председатель огородного кружка представила себе сына мельника: крупный младенец с жесткими волосами и длинным носом. Сразу метр ростом. Она будет бояться давать грудь безумному сыну сумасшедшего мельника. Малыш не будет лепетать, как обычные младенцы, а сразу начнет выть, как его отец. И попискивать. Обычная детская одежка ему будет мала, придется шить штаны из мешковины. В пять лет у него вырастет борода, а в школе во время утренней молитвы он завоет. На уроке природоведения станет изображать различных животных, и учителю Коровинену придется выгонять его из класса. А ей будет уже неудобно ходить на кофе к жене учителя. Днем мальчик будет носиться по округе и срывать объявления со столбов. А что еще они с отцом придумают вечерами… подумать страшно!

— Нет. Мне пора. Не надо было вообще приходить. Вдруг кто-то видел?

Хуттунен положил ей руку на плечо. Она осталась.

Есть в нем что-то умиротворяющее, надежное, сложно взять и уйти. Роза Яблонен не хотела уходить. Ей хотелось остаться на целый день и даже ночь здесь, за белой простыней. Обычно сумасшедшие ее пугали, а этот почему-то нет. Гуннар обладал какой-то притягательной силой, которую умом не понять.

— Я не переживу, если тебя схватят и отправят в Оулу.

— Не до такой же степени я безумен…

Председатель огородного кружка промолчала. Она считала его именно таким… И в деревне постоянно говорили о сумасшедшем Гуннаре. Как бы ей хотелось остаться с ним наедине и чтобы никто посторонний их никогда не видел! Она считала его безумие нормальным, даже веселым, она бы его никогда не упрекнула за это. Да и кто своей голове хозяин? Но деревенские этого не понимали.