К. Доннел - Рецепт убийства

Так же, как и вилла, утопавшая в цветах, вовсе не была тем, чего он ожидал, хозяйка этой виллы одним лишь видом своим внесла сумятицу в его расчеты и предварительные соображения. Мадам Шалон, сорока лет, не соответствовала обычным представлениям о женщине-убийце: она не напоминала ни Клеопатру, ни, напротив, ведьму… Скорее Минерва, богиня мудрости, сказал он себе, любуясь ее большими влажными глазами, почти не уступавшими в яркости синевы кобальтовой глади Средиземного моря — оно блестело за высокими окнами гостиной, в которой они сидели.

— Рюмочку дюбоннэ, инспектор Мирон? — Ожидая его ответа, она приготовилась разливать вино.

Инспектор колебался, и в глазах ее засветилась беззлобная усмешка; воспитанность, однако же, не позволила ей улыбнуться открыто.

— Спасибо, с удовольствием. — Недовольный собой, он произнес эти слова неестественно громко.

Мадам Шалон первая сделала маленький глоток, как бы едва заметно намекая: «Вот видите, мосье Мирон, вам ничто не угрожает». Это было сделано искусно. Не слишком ли искусно?

Затем с полуулыбкой она сказала:

— Вы пришли, чтобы выяснить, как я отравила своих мужей.

— Мадам! — Опять он колебался, приведенный в замешательство. — Мадам, я…

— В префектуре вы наверняка уже были. А вся Вильяфранка считает меня отравительницей, — спокойно сказала она.

Инспектор решил перейти на строгий, официальный тон:

— Мадам, я пришел просить разрешения извлечь из могилы тело Шарля Вессера, умершего в январе 1939 года, а также тело Этьена Шалона, умершего в мае 1946 года, с целью судебно-медицинского исследования некоторых внутренних органов. Bы отказали в этом разрешении сержанту Люшеру из местной полиции. Почему?

— Люшер — грубый человек. Я нашла его просто отвратительным. В отличие от вас он полностью лишен тонкости. Так что я отказала человеку, а не закону. — Она поднесла рюмку к полным губам. — Вам я не откажу, инспектор Мирон. — Она смотрела на него чуть ли не с восхищением.

— Вы мне льстите.

— Потому что, — негромко продолжала она, — я совершенно уверена, зная методы парижской полиции, что эксгумация уже проведена втайне от меня. — Она притворилась, что не замечает краски смущения на его лице. — И анализы не установили присутствия какого-либо яда. Вы в растерянности? Ничего не найдено — что делать дальше? И вот вы, новый человек в расследовании этого дела, приехали ко мне, чтобы оценить меня, мой характер, мою способность к самоконтролю и чтобы выведать в разговоре со мной хотя бы косвенные доказательства моей вины.

Стрелы так точно поразили цель, что не имело смысла что-либо отрицать. Лучше прибегнуть к обезоруживающей прямоте, быстро решил Мирон.

— Совершенно верно, мадам Шалон. Вы не ошиблись. Но, — он внимательно посмотрел на нее, — если умирают один за другим два мужа — оба пожилые, но еще вовсе не старые, оба от острого пищеварительного расстройства, оба меньше чем через два года после свадьбы, причем оба оставляют вдове немалые деньги… вы меня понимаете?

— Конечно. — Мадам Шалон подошла к окну, и на фоне голубой воды еще нежнее, казалось, стал ее профиль, еще изящнее плавная линия груди. — Хотите услышать мое признание, инспектор Мирон?

Это была женщина в расцвете, пленительная женщина, и ее голос, в котором звучали чуть ли не ласкательные нотки, заставил Мирона внутренне напрячься: ловушка…

— Если вам будет угодно его сделать, мадам Шалон, — сказал он, притворяясь безразличным — «Опасная женщина. Очень опасная женщина».

— Мне будет угодно.

Мадам Шалон не улыбалась. Дуновение ветра из открытого окна донесло до него аромат ее духов. Или это был аромат сада? Из осторожности он не вынул блокнот. Не может быть, чтобы она так легко призналась. И все же…

— Вы знаете что-нибудь об искусстве приготовления пищи, мосье Мирон?

— Я из Парижа, вы разве забыли?

— И об искусстве любви тоже?

— Я ведь уже сказал, что я из Парижа.

— Тогда, — она сделала глубокий вдох, — я могу сказать вам, что я, Гортензия Евгения Виллеруа Вессер Шалон, медленно и намеренно, с полным сознанием цели убила своего первого мужа Шарля Вессера, 57 лет, а затем и второго, Этьена Шалона, 65 лет.

— На это была причина, я полагаю? — «Не сон ли это? Или она сошла с ума?»

— За Вессера я вышла по настоянию своей семьи. Шарль Вессер, как я вскоре поняла, был свиньей — свиньей с волчьим аппетитом. К тому же, инспектор, он был грубиян, беспрестанно сквернословил, бахвалился, обманывал бедных и невинных… Ну, сущая свинья, поверьте мне. Вечно грязный, неопрятный, со всеми отвратительными привычками пожилого возраста и вовсе без присущего этому возрасту достоинства… Так вот, своей необычайной прожорливостью он испортил себе желудок…

Инспектор еще в Париже собрал всю информацию о Вессере и составил примерно такое же представление о нем, поэтому сейчас он только кивнул.

— А мосье Шалон?

— Он был старше, как и я была старше, когда выходила за него замуж.

С легкой иронией:

— У него тоже было плохое пищеварение?

— Несомненно. Что еще усугублялось его слабоволием. Он ни в чем не мог себе отказать. Возможно, он был менее груб, чем Вессер… Возможно, более испорчен по сути своей, потому что чересчур тесно общался с немцами во время оккупации… Почему они всегда заботились о том, чтобы у нас не было недостатка в самой лучшей, самой дорогой пище и тонких винах, когда каждый день дети падали на улицах от голода? Пусть я убийца, инспектор, но я еще и француженка. Я решила без всяких сожалений, что Шалон должен умереть, как умер Вессер…

Осторожно, очень осторожно инспектор спросил:

— Как именно, мадам Шалон?

Она повернулась к нему, и лицо ее озарилось улыбкой.

— Вы знакомы, может быть, с такими блюдами, как индейка, фаршированная каштанами, котлеты «де-воляй» по-индейски, омлет с сюрпризом по-неаполитански, суп жирный по-багратионовски, баклажаны по-турецки, жаркое из перепелов?..

— Остановитесь, мадам Шалон! У меня разыгрался зверский аппетит, и в то же время я погребен под грудой съестного. Такое богатство пищи! Такое…

— Вас интересовал мой метод, инспектор Мирон. Я использовала эти блюда и еще сотню других. И в каждое из них я добавляла частицу… — Она неожиданно замолчала.

Гигантским усилием воли инспектор не дал своему голосу дрогнуть, когда, допив дюбоннэ, спросил:

— Частицу чего, мадам Шалон?

— Вы наводили обо мне справки. Вы знаете, кто был мой отец.

— Жан-Мари Виллеруа, гениальный повар, непревзойденный ученик непревзойденного Эскофье. Его называли единственным достойным преемником Эскофье…

— Вот именно. А ведь когда мне было двадцать два года, отец сказал, что если не принимать во внимание некоторых моих мелких погрешностей в приготовлении наиболее изысканных бульонов, он считает меня равной себе в поварском искусстве…