Джоржет Хейер - Дьявол и паж

— Теперь расскажи мне о своей жизни в Париже, — велел Эйвон.

Леон положил голову на подлокотник кресла и задумчиво уставился на огонь. Пламя золотыми бликами играло на медноволосой голове пажа. Он сидел в профиль к герцогу, и тот не сводил с лица мальчика бесстрастного взгляда. Эйвон наблюдал, как подрагивают длинные темные ресницы, примечал каждый вздох, срывающийся с нежных губ. Леон, помолчав, принялся излагать свою историю. Поначалу он запинался и стыдливо затихал на самых неприятных местах, но постепенно голос его окреп, и мальчик, увлекшись рассказом, казалось, забыл, с кем он говорит. Эйвон молча слушал его. Порой он улыбался причудливым мыслям своего необычного пажа, но большей частью слушал бесстрастно, не сводя с лица Леона пристального взгляда. Паузы и вздохи поведали о парижском житье мальчика больше, чем жалобы на мелочные придирки брата и его благоверной. Временами в рассказе Леона проскальзывали интонации то наивного, то умудренного опытом человека, что придавало всей истории странную причудливость. Казалось, в рассказчике уживаются детская непосредственность и мудрость старца. Когда бессвязный рассказ подошел к концу, Леон обратил лицо к герцогу и робко коснулся рукава его милости.

— А затем появились вы, Монсеньор. Вы привели меня в свой дом и дали мне все. Я этого никогда не забуду.

— Друг мой, ты еще не видел меня с худшей стороны, — невозмутимо ответил Эйвон. — Я вовсе не похож на то благородное существо, каким ты меня рисуешь. Когда я купил тебя у твоего любезного братца, то, поверь мне, я сделал это вовсе не из желания вырвать тебя из лап изверга. Ты можешь оказаться мне полезен. А если выяснится, что пользы от тебя никакой, то я, скорее всего, избавлюсь от твоей персоны. Я говорю это лишь для того, чтобы предупредить тебя.

— Если вы решите избавиться от меня, я утоплюсь! — страстно воскликнул Леон. — Когда я вам надоем, Монсеньор, я пойду служить к вам на кухню. Но я никогда вас не покину.

— Ладно, когда ты мне надоешь, я отдам тебя мистеру Давенанту! — Эйвон усмехнулся. — Это было бы забавно… О господи, легок на помине!..

В комнату тихо вошел Хью, но на пороге он замер, изумленно уставившись на парочку, восседавшую у камина.

— Не правда ли, Хью, довольно трогательная картинка? Дьявол в новой роли. — Его милость наградил Леона небрежным щелчком. — В постель, дитя мое, в постель!

Леон вскочил, почтительно поцеловал герцогу руку, дружески кивнул Давенанту и удалился.

Хью подождал, пока за мальчиком закрылась дверь, затем подошел к камину. Облокотившись одной рукой о каминную полку и сунув другую в карман, он сурово взглянул на герцога.

— Когда ты намерен положить конец этому капризу, Джастин?

Эйвон склонил голову набок и невозмутимо встретил гневный взгляд Давенанта.

— А что тебя не устраивает, милый мой Хью?

— Вид этого ребенка у твоих ног вызывает у меня отвращение!

— Да, я заметил, что ты немного взволнован. Тебя, наверное, смущает вопиющая нелепость: я — и на пьедестале, как герой?

— Мне это неприятно. Малыш боготворит тебя! Надеюсь, ты испытываешь хотя бы неловкость от его столь искреннего восхищения! Если бы поклонение этого невинного агнца позволило тебе прочувствовать собственную ничтожность, я бы еще согласился!

— Увы, не получится. Могу я спросить тебя, мой дорогой Хью, откуда такой интерес к безродному пажу?

— Мне просто искренне жаль это юное и невинное создание.

— Как ни странно, он не столь невинен, как ты полагаешь.

Давенант раздраженно крутанулся на каблуках. Он подошел к двери, но тут Эйвон вновь заговорил:

— Кстати, дорогой мой, завтра я избавлю тебя от своего общества. Пожалуйста, извинись за мое отсутствие перед Лурдонном.

Хью оглянулся.

— А куда ты собрался?

— В Версаль. Мне кажется, пора засвидетельствовать свое почтение королю Людовику. Полагаю, нет смысла спрашивать тебя, составишь ли ты мне компанию?

— Разумеется. Хотя спасибо за приглашение. Я не люблю Версаль. А Леона ты возьмешь с собой?

— Я еще не думал об этом. Вполне возможно. Если только ты не захочешь взять его к Лурдонну.

Хью молча вышел из комнаты.

Назавтра, часов в шесть вечера, легкий экипаж герцога Эйвона, запряженный четверкой серых рысаков, стоял во внутреннем дворике особняка на улице Святого Гонория. Лошади нетерпеливо били копытами о мостовую, оглашая дворик громким ржанием; форейторы в черных с золотом ливреях едва удерживали рысаков: лошадей его милость выбирал отнюдь не за кротость нрава.

Взволнованный Леон поджидал Эйвона в вестибюле. По приказу герцога пажа облачили в черный бархатный костюм, отделанный у ворота и на запястьях изящными кружевами. Под мышкой Леон зажал треуголку, а в другой руке благоговейно сжимал хозяйскую трость.

Эйвон неторопливо спустился по ступеням, при его появлении Леон ахнул от изумления. Герцог всегда отличался редкостной величавостью, но сегодня его милость превзошел самого себя: отделанный золотом камзол пересекала лазурная лента ордена Подвязки, который величественно покачивался чуть ниже колена; рядом поблескивали еще три ордена. В пене кружев шейного платка примостилось солидное семейство бриллиантов; каблуки и пряжки туфель так и сияли драгоценными каменьями. Через руку его милости был перекинут черный плащ; в другой руке он держал табакерку, усыпанную бриллиантами. Эйвон молча оглядел пажа, нахмурился и повернулся к камердинеру.

— Мой добрый Гастон, быть может, ты помнишь ту золотую цепь с сапфирами, что подарил мне… впрочем, кто именно подарил, я уж запамятовал. Да, помнится, была еще сапфировая пряжка.

— Да, Монсеньор?

— Принеси их.

Гастон проворно засеменил прочь и вскоре вернулся с украшениями. Эйвон критически изучил тяжелую золотую цепь с сапфирами и, оставшись доволен осмотром, с ловкостью фокусника накинул ее на голову Леону. Цепь мягко легла на грудь мальчика, сапфиры засияли мягким огнем, который, впрочем, не мог соперничать с блеском огромных фиалковых глаз.

— Монсеньор! — вскрикнул Леон и с восторгом коснулся украшения.

— Дай-ка мне свою шляпу, дитя. Пряжку, Гастон. — Его милость неторопливо прикрепил сапфировую пряжку к шляпе пажа и надел треуголку на голову Леону. Потом отступил, любуясь делом своих рук. — Странно, почему я раньше не подумал о сапфирах?.. Дверь, дитя мое!

Все еще сам не свой от неожиданного поведения хозяина, Леон кинулся открывать дверь. Эйвон вышел из дома и уселся в поджидающий экипаж. Леон вопросительно взглянул на него, не зная, залезть ли ему на козлы или сесть рядом с хозяином.

— Можешь сегодня сесть рядом со мной, — ответил тот на немой вопрос пажа. — И скажи этим болванам, пусть отпустят лошадей.