Шарль Эксбрайа - Не спите, Иможен! Наша Иможен

— Ну, Мак–Клостоу, опять вы забавляетесь, как мальчишка?

Атмосфера сразу разрядилась. Арчибальд, проведя по лбу дрожащей рукой, убрал револьвер.

— Покажите–ка мне пистолет Ангуса Кёмбре, сержант, — попросил врач.

Полисмен достал из ящика стола оружие Ангуса.

— Так я и думал, — проворчал Элскотт и, кинув на стол перед сержантом расплющенный кусочек свинца, добавил: — Вот пуля, которую я извлек из черепа Рестона, и, если она подходит к этому пистолету, готов съесть собственную шляпу!

Журналисты подошли поближе и воочию убедились, что Ангус Кёмбре никак не мог стрелять в Рестона, во всяком случае, из своего пистолета.

— Но в конце–то концов, что все это значит? — в полной растерянности воскликнул Мак–Клостоу.

— Всего–навсего — что аптекаря прикончил не Ангус, а кто–то другой.

— Но это невозможно!

— Не станете же вы спорить с очевидными фактами, а?

— Но я ведь уже сказал суперинтенданту…

— Догадываюсь, что вы успели ему наговорить… уж лучше б прикусили язык, и к тому же…

— Да?

— Что вам стоило по крайней мере вытащить магазин? Тогда вы увидели бы, что все пули на месте…

Небрежность сержанта возмутила даже тех, кто до сих пор поддерживал его версию. Мак–Клостоу на негнущихся ногах пошел открывать камеру, где томился Кёмбре.

— Можете идти… вы свободны.

Журналисты немедленно окружили Ангуса и увели из участка, умоляя поделиться впечатлениями, рассказать о романе с Дженет Лидберн и так далее и тому подобное. А бедняга сержант вернулся к себе в кабинет и, обхватив голову руками, стал раздумывать о постигшем его несчастье и о том, как бы половчее объяснить суперинтенданту, что он в очередной раз угодил пальцем в небо. И все — из–за дурня мясника и кретина ветеринара! Эта мысль преисполнила сержанта решимости. Арчибальд вскочил, нахлобучил на голову каску и бросился к двери, но его остановил насмешливый голос Иможен:

— Как мне ни жаль вас, Арчи, но я все–таки рада за Ангуса!

— А мне что за дело? И, кроме того, мы с вами еще далеко не в расчете! Не забывайте, что вы бросили мне в лицо туфлю!

— Так вы же меня публично оскорбили!

Они с неприкрытой враждебностью поглядели друг на друга.

— Ох, если б вы только могли видеть себя со стороны, наверняка сами не удержались бы от смеха! — фыркнул доктор Элскотт. — Ну что вам мешает наконец помириться?

Арчибальд разразился свирепым смехом.

— Я бы предпочел поухаживать за львицей, у которой только что отняли малышей!

— Продолжайте в том же духе, Арчи, и, пожалуй, схлопочете второй башмак!

— Хотел бы я на это взглянуть!

Иможен нагнулась, чтобы снять туфлю, а сержант, воспользовавшись тем, что противница не ожидает нападения, схватил ее за талию, быстро отнес в камеру, швырнул на кушетку и, поспешно выскочив, захлопнул за собой дверь. Мисс Мак–Картри, вцепившись в решетку, стала осыпать его проклятиями, ссылаясь на Великую хартию вольностей, права гражданина, неприкосновенность личности и прочие установления и законы, какие ей с ходу пришли в голову. Но Мак–Клостоу оставался глух ко всем ее крикам, а в ответ на вопрос доктора Элскотта, вежливо спросившего, хорошо ли он подумал, сердито огрызнулся:

— С этой минуты я твердо намерен сначала действовать, а уж потом раздумывать! А на сем — общий привет! Пойду разберусь с другим клоуном!

Как только Арчибальд ушел, врач приблизился к запертой в клетке Иможен.

— Мне ужасно досадно, дорогая, но сержант унес с собой ключ…

— Он мне еще заплатит!

— Как хороший игрок, мисс Мак–Картри, признайте, что нельзя всякий раз выигрывать, и смиритесь с неизбежным. Потерпите немного — через полчаса я вернусь и, если до тех пор Мак–Клостоу, паче чаяния, вас не выпустит, поставлю его на место!

В толпу женщин, внимавших рассказу мясника о преступлении, свершившемся чуть ли не у него на глазах, Мак–Клостоу врезался, как булыжник — в пруд, где резвятся довольные жизнью лягушки. А Лидберн, сочтя, что публичное одобрение представителя власти еще больше укрепит его авторитет, поспешил обратиться к нему за поддержкой.

— Правда ведь, сержант, что, когда вы пришли на место преступления, мы с Гленрозесом и еще несколько честных граждан нашего города держали преступника за руки?

Дамы Каллендера восхищенно заохали, и не одна грудь стеснилась от волнения. Но Арчибальд, уперев руки в боки, зычно рявкнул:

— Ах, преступника, да?

Лидберн почувствовал неладное, но, разумеется, никак не мог угадать, в чем загвоздка.

— Ну да, само собой, преступника… — неуверенно повторил он.

Мак–Клостоу проложил себе дорогу сквозь ряды почитательниц мясника и угрожающе надвинулся на хозяина лавки.

— Преступника, да? А вам известно, какое преступление совершили вы сами, Кит Лидберн?

Ожидая леденящих кровь разоблачений, дамы боялись дышать. Лоб мясника покрылся испариной.

— Я… я не понимаю вас, сержант…

— В моем лице вы позволили себе посмеяться над всей полицией Ее Величества!

— Я?!

— Да, вы, Кит Лидберн! Какого черта вам с Дермотом Гленрозесом понадобилось хватать бедолагу Кёмбре? Разве что вы надеялись отправить парня на виселицу за преступление, которого он не совершал, и таким образом закончить его роман с вашей дочкой!

Дамы возмущенно ахнули — упоминание о любви Дженет и Ангуса настроило их на сентиментальный лад. Мясник почувствовал, что уважение к нему покупательниц стремительно падает, а это могло самым пагубным образом сказаться на торговле. Лидберн с удовольствием нашел бы возражения, кинул их в лицо грубияну полицейскому и восстановил статус–кво, но язык прилип к гортани и сама почва, казалось, ушла из–под ног.

— Он… он не виновен? — жалобно пробормотал Кит.

— Нет, мистер Лидберн, не виновен! А вы заставили меня оттащить парня в участок и целую ночь продержать в камере! Кембре не мог совершить убийства, поскольку все его пули по–прежнему лежат в магазине, да и та, что убила Рестона, к нему не подходит! Добавлю, мистер Лидберн, что по вашей милости я предстал в самом нелепом свете перед прессой, а теперь еще вынужден докладывать суперинтенданту, что во всем, с начала до конца, ошибался! Как вы, вероятно, без труда догадаетесь, это очень украсит мой послужной список! Благодарю, мистер Лидберн, от всего сердца благодарю!

— Честное слово, сержант, мне и в голову не приходило…

— Ах, как у вас все просто! Вы сеете разрушение, не оставляете камня на камне, а потом умываете руки? Хотите, скажу, к какому я пришел выводу? Это вы во всем виноваты!

Слушательницы еще больше навострили уши. Каждая из них собирала новости, как пчела — мед, и, хорошенько приукрасив, разносила по всему Каллендеру. А несчастный мясник, не смея спорить, лишь робко оправдывался.