Светлана Гончаренко - Прошлой осенью в аду

— Господа! — еще за квартал вопит Гешка не своим голосом. — Этот вот, в бархате, с виду шевалье (я тогда зеленый бархат носил), хочет похитить невинную девицу для погубления ее магнетическими, электрическими и чернокнижными опытами! Не дайте свершиться злодеянию!

— Да не девица я! — снова разобиделась Лизон. — Что же творится? По улице не пройти. Уже третий пристает!

— Не бойтесь ничего, дитя! — воспрял маркиз. — Садитесь в мою карету. Я отвезу вас к вашему почтенному отцу и даже дам ему три луидора.

— Не верьте и этому в лиловом! — разрывается Гешка. — Это извращенец и садист!

— Прямо так и сказал? — усмехнулась я. Бек нисколько не смутился:

— Не подначивай, Юлия! Ну, может, не «садист». Слова такого тогда не было. Но что-то он кричал в этом роде. Не забывай, по-французски!

— Шевалье, — вдруг бросился ко мне де Сад, дыша серебристым ландышем, — негоже нам терпеть оскорбления какого-то худородного поганца. Давайте-ка наймем этих добрых горожан, чтобы они отколотили его палками. Палок у меня в карете полно, я их держу для возбуждения любовного пыла у дам.

Вот садюга! Но мысль подал здравую. Пока я по карманам шарил, деньги искал, Гешка сунул Лизон корзину с яйцами и в спину толкает:

— Уходите побыстрее! Эти два негодяя способны на все!

Лизон и сама рада убраться, да только тут сквозь толпу протиснулся какой-то здоровенный детина с волосатой грудью.

— Лизон! — заорал детина. — Что с тобой? Что им от тебя надо?

— Известно что! О, Дуду! — пищит Лизон. — Наконец-то! Мой дорогой кузен!

Я знаю отлично, что он не только кузен, но и один из пяти любовников крошки. Нрава он дикого, рожа зверская. Гильотинируют его только в 1794 году, это нескоро, так что лучше держаться от него подальше. Хочу бежать, но Дуду уже схватил меня за фалды.

— Что они сделали с тобой, Лизон? — вопит он у меня над ухом.

— Эти трое только что изнасиловали вашу сестру, — шепчет ему какая-то мерзкая старая карга.

— О — о — о — заклокотал Дуду. — Проклятые аристократы! Лизон, ты жива?

В ответ на это Лизон наконец-то свалилась в обморок. То ли в самом деле испугалась, то ли не было уже мочи маяться в своем корсете. Очень уж перетянулась. Я сразу отметил: нельзя иметь столь тонкую талию и одновременно такие пышные щеки.

— Она умерла! — взвыл дурак Дуду. — О, проклятые аристократы! Лизон!

Обезумев от горя, гигант тряхнул нас с де Садом. Меня он держал правой рукой, а маркиза левой. Вот в этой левой и скользнул как-то лиловый атлас, маркиз выпал и свалился своей ландышевой грудью и локтями в корзинку с гусиными яйцами. И как это она подвернулась? Яйца подавились, маркиз рассвирепел и стал стращать королевским судом. По толпе пошел слух, что выслана уже на наше происшествие стража. Дуду смекнул, что дело его плохо, и со зла пихнул меня прямо на маркиза, обмазанного яйцами. Я крепко въехал маркизу носом в лоб. Даже в глазах у меня потемнело, и кровь брызнула из ноздрей фонтаном. Маркиз тоже пострадал: от неожиданного удара отхватил своими же зубами кончик своего языка. Стоим мы оба в слезах, в крови, в гусиных яйцах и глядим, как Дуду напоследок Гешку отделывает. Кулаками, без всяких маркизовых палок. Кто-то в толпе его нарочно подуськивает, а кто-то кричит, что аптекарь не при чем. Мы с маркизом, естественно, тут же по каретам — и разъехались. Вот тебе и роль личности в истории!

— Причем тут история? Какая личность? — пожала я плечами. Мне эта глупая байка ничуть не понравилась. Сразу видно, что вранье.

— Как причем, Юлия! — закричал Гарри Иванович. — Ведь этот самый болван Дуду, он же депутат Дидье Пуассон, закатил через восемнадцать лет такую речь в Конвенте! Раскрыл свою луженую глотку и завопил, что при старом режиме аристократы насиловали девушек прямо посреди улицы, в том числе до смерти его сестру унасиловали. Лизон в самом деле померла полтора года спустя после того дебоша на улице. Померла от простуды. Мы-то с маркизом тут причем? Но Конвент рыдал, стучал ногами и требовал: «Аристократов — на фонари!» Много пудреных голов тогда слетело. Депутат Дуду бил себя по волосатой груди и требовал крови, а, собственно, что мы, аристократы, ему сделали? Это он нас яйцами заляпал! Вот справедливость истории… Вернее, нету никакой справедливости. Я сейчас подумываю мемуары написать, «Встречи с замечательными людьми» назову. Все ведь пишут, даже те, кто ни черта не видал. А я повидал! Неплохо смогу заработать…

— Вы совсем заврались, — сказала я. — Никаких маркизов вы и в глаза не видели. Ищите дурочку!

Бек захихикал, потирая руки:

— Нашел, Юлия, уже нашел! Ты — моя дурочка. Я зачем пришел-то, знаешь?

— Прощаться, — неуверенно ответила я.

— Щас! Прощаться! Собирай вещички, поедешь со мной в Ростов. Там климат лучше здешнего. Рекламу в местные газетки и на телевидение я уже дал, Ростов ждет. Тамошнее отделение Академии необъяснимых явлений даже предлагает мне возглавить себя — тьфу, какая корявая фраза! Просто язык заплетается, глядя на твою красоту… тьфу, опять! Молотит язык, что попало… В общем, средства у меня есть, квартиру снимем, практику откроем. Заживем! Я, знаешь ли, потаскался по свету, подустал, а тело товароведа из Сызрани хочется доносить достойно и без нервотрепки. Ах, Юлия, вдвоем! Знала бы ты, что нас ждет! Философский камень, считай, у меня в кармане. И еще есть один порошочек, по виду и вкусу напоминающий соду. Это так называемый порошок сфинкса. Одна щепотка — и вот оно, полное обновление уставших, изношенных клеток Такую бы щепотку да в твой чудный супчик! О-о!

Пока он болтал все это, он становился все меньше и худощавее, так что в конце концов стал едва виден из-за стола. Личико его осунулось, и провалиться мне на этом месте, если из тусклых его кудряшек не глянули крошечные шершавые рожки. Да и ногами он что-то слишком звонко стал постукивать. Я нарочно уронила ложку, быстро наклонилась, заглянула под стол и к своему ужасу увидела, что начищенные черные туфли сняты и аккуратно отставлены в сторону. Бек преспокойно перебирал мохнатыми ножками, то скрещивая, то потирая друг о дружку, — тоненькими, в карандаш тоненькими ножками с чистенькими копытцами. Я содрогнулась от отвращения. Какую гадость я впустила себе в дом! Когда моя голова снова показалась над столом, Бек был уже определенно рогат и ехидно усмехался бесчисленными голливудскими зубами.

— Поехали, поехали! — взвизгнул он.

— На метле?

— Нет! Поездом. В СВ! И без всяких вещичек. Про вещички я для красного словца болтнул. Это сызранский товаровед из меня немного вылез. Куда деваться! При трансплантации даже такой ерунды, как сердце, бывают осложнения, а тут ведь все целиком берешь… У шевалье де Сома была подагра, ну, а товаровед болтлив, как тетерев. Не в этом же суть! Суть, Юлия, в том, что наконец-то мы воссоединились.