Кэрол Дуглас - Кошачье шоу

На местоимении «ее» Шейла снова скользнула взглядом по его лицу. Мэтт видел это уже тысячу раз. Живой интерес появлялся на ее лице, когда бы он ни упоминал женщин. И откуда Шейле было знать, насколько далеко он живет?

Шейла Пулански. Она была мастером по социальной работе и никогда не вдавалась в подробности личной жизни другого человека, обладая вежливыми манерами, такими же скучными, как ее пустые серые глаза, а также грязными волосами и немного рябой кожей.

Она все еще хотела знать, о какой женщине говорил Мэтт, как хорошо они были знакомы, как близко, и что она — или они — значили для него.

Такие оценивающие взгляды всегда его расстраивали и заставляли напрягаться в поисках самозащиты. Но от чего? От острой вовлеченности? От женщин? Или от чертовой предсказуемости всего? Он не мог удержаться от мыслей о том, как он сам выглядел в этот момент.

Мэтт пошел в свой собственный бокс с телефоном. Как и все бесплатные горячие линии, «Контэкт» не был такой уж нужной организацией. Когда местная школа решила пожертвовать часть устаревшего оборудования для лингафонного кабинета, дирекция компании сразу же на него набросилась. Хотя их офис скорее был похож на службу технической поддержки какой-нибудь крупной компании, где каждый сотрудник находится в надежном укрытии трех белых перегородок, сделанных из звукоизоляционных материалов.

Он придвинул свой стул ближе к столу, снял с алюминиевого гвоздика наушники с микрофоном и воткнул их в одно из гнезд. Мягкие серые подушечки наушников привычно прилипли к его ушам. Он снова был подключен к морю бесконечных ночных разговоров, анонимных звонящих, к волнам и потокам нуждающихся и самой нужды, закручивающейся в водоворот вокруг него, вокруг всех, если они только прислушаются. Словно прибой, агония, тянущая за собой и отбрасывающая вперед с бесконечно повторяющейся просьбой: «Помоги мне! Просто поговори со мной, пожалуйста. Не дай мне уйти!»

Мэтт скривил губы в покорную улыбку, которая едва ли была приятна ему самому; его смиренная гримаса по вкусу была как прокисшее молоко. Темпл, при всей ее духовности, сегодня днем тоже проявила изрядную нерешительность: боялась признаться, что ей могут навредить, но остро нуждалась в уверенности, что это больше не повторится. Он пытался помочь — как теперь здесь, так и там днем — но ведь Мэтт даже сам себе не мог помочь. Помощь — всего лишь еще одна форма зависимости, напомнил он себе, оправданная обществом в отличие от большинства других. Однако ему следовало помнить, что он построил на этом карьеру.

Из-за края перегородки выглянула Шейла с блестящей от лака прической:

— Больше никого не будет. Двое волонтеров, кажется, простудились.

Мэтт кивнул. Шесть боксов. Три работника. Три волонтера. Даже постоянным платили немного. Для тех, кто помогает людям, не подразумевается высокая оплата труда. Несмотря на то, что они фактически заменяют психотерапевтов и личных консультантов.

И все же, это было гораздо больше, чем он делал на своей предыдущей… работе.

Зазвонил телефон. Аппарат, кстати, тоже был пожертвован им — выгнутая, разноцветная старомодная модель, на ощупь еще более липкая, чем жвачка. Как только Мэтт поднял трубку, то сразу же поставил ее на небольшую самодельную картотеку рядом с аппаратом. Все звонки здесь шли через наушники, в которых звук был просто отвратительным.

— Ал… Алло? — послышался тревожный женский голос, обладательница которого, вероятнее всего, была уже далеко не молодой.

— «Контэкт», — ответил Мэтт. — Чем могу вам помочь?

Его собственный голос был ровным, каку Бинга Кросби, и очень уверенным. Убеждать Мэтт умел абсолютно всех, кроме разве что самого себя.

— Я так беспокоюсь.

— Относительно чего, мэм? — он ненавидел использовать избитые обращения, но выбирать приходилось между «мисс» и «мэм».

— В конце концов, мне пришлось позвонить вам.

Он ждал. Обычно люди, дошедшие до края и принявшие решение позвонить в «Контакт», были как плотины, готовые в любой момент прорваться. Голос этой женщины все еще звучал нерешительно, а теперь, кажется, в нем появились даже нотки сожаления.

— Я… я не хотела бы никого беспокоить. Я привыкла сама решать свои проблемы, потому что живу одна. Но…

— Что-то случилось? — уточнил Мэтт.

— Они ходят вокруг моего дома и… кажется, пытаются попасть внутрь.

— Кто? — спросил Мэтт.

— Я не знаю. Они приходят поздно. Я уверена, что они там, хотя у меня и собаки-то нет. Мне… мне страшно.

— Мэм, если вы опасаетесь злоумышленников, вам стоит позвонить по номеру 911. Или я сам могу позвонить, если хотите. Какой у вас адрес?

— Это не совсем… злоумышленники. Просто кто-то. Или что-то. Может, доктор не прав, и мне нужен слуховой аппарат. Может, если бы я лучше слышала, то знала бы, что это всего лишь контролер с автостоянки.

Мэтт отчаянно прислушивался к ней, силясь понять, действительно ли было что-то не так, или голос женщины срывался на крик только потому, что она пыталась превратить этот звонок в настоящую драму. Ведь адреса у него все еще не было…

— Но меня вы слышите отлично. Где вы живете, мэм?

Пауза.

— Я не даю свой адрес незнакомцам по телефону. В целях безопасности, знаете ли.

— Если к вам кто-то пытается влезть, мне нужен адрес, чтобы прислать к вам службу спасения.

— Да, я знаю. Но, может быть, там никого и нет. Такое уже было и раньше. Вечерами я слышу звуки.

— Какие именно звуки?

Она снова затихла. Ее голос замер. Будучи пожилой и одинокой, эта женщина явно боялась и стыдилась своего страха… Мэтт сталкивался с подобным и раньше. Но, тем не менее, он не был готов к ответу.

— Шипение, — сказала она наконец через силу, — злобное, бурлящее шипение.

Уйти в отставку — вещь ужасная, даже если на должность ты назначил себя сам.

Пока все остальные с облегчением решили, что стриптизерские состязания в отеле «Голиаф», а также огромное количество последовавших за ними смертей, остались позади, я все еще пребываю в расстроенных чувствах. Возможно, несвойственная мне тревога вызвана отъездом Божественной Иветты, хотя это так не похоже на меня — вешать усы из-за дамы, неважно насколько прекрасной, абсолютно не в моем стиле.

Говоря же о Девайне, я более, чем кто-либо еще, беспокоюсь о нашем, так сказать, соседе. Бард из Страдфорда-на-Эйвоне почти так же известен за свои двустишья, как и мой приятель Нострадамус. Сразу вспоминается что-то вроде:

У меня заныли кости. Значит, жди дурного гостя.

Сейчас мне нечего сказать по этому поводу, хотя я и понимаю, что в некоторых случаях слова просто необходимы. Тем не менее, у меня есть крайне, так сказать, нестабильная… часть моего тела, которую начинает ломить в преддверии чего-то дурного. Конечно же, речь идет о кости у основания хвоста, том нежном месте, до которого я, вне зависимости от своей прирожденной гибкости, никак не могу добраться. А я ведь, вообще-то, настоящий акробат.