Владимир Круковер - Зачарованный киллер

Воры меня любили за умение прикалывать, сочинять всякие истории. Оно понятно, при сенсорном голоде замкнутых тюремных камер Стивенсон или Лондон в моей интерпретации заменяли телевизор. Тем более, что я беззастенчиво упрощал сюжет, стилизуя классику уголовным сленгом.

Наиболее важные гонорары я получал именно там, в тюрьмах и зонах. Важные они были потому, что помогали моей астенической фигуре сохранять необходимые жизненные калории в виде сахара, сала, хорошего (не тюремного) хлеба и сигарет.

Благодаря сочинительству я без особых потерь прошел ужасные Красноярские лагеря (за зиму там от дистрофии умирала треть заключенных), жестокие пересылки Сибири и Дальнего Востока и закончил свой скорбный путь совершенно невероятным побегом из зоны строгого режима Решеты.

Тут как раз началась Перестройка, ментам стало не до меня, вскоре начались перестроечные чудеса, Горбачевым не предусмотренные, я легализовался, попытал счастья в частных газетах, опубликовал повестушку в издательстве «Язуа» (гонорар, кстати, за нее до сих пор не получил — куркули эти издатели и аферисты); разочаровался в коммерческой журналистике (из меня все пытались сделать дешевого пиарщика, а я хотел писать правду); поплавал в мутном болоте афер (некоторые были удачными, но деньги проматывались быстрей, чем добывались); устал от постоянного риска и бесприютности и занялся бизнесом (издательским); быстро обанкротился; промотал остатки имущества (типографское оборудование, компьютерный центр, три автомашины, квартира); и благополучно забичевал в районе Белорусского вокзала в славном городе Москва.

Бичевание мое прервалось неожиданно: я случайно убил (или ранил — до сих пор не знаю) человека, и этот человек оказался профессиональным киллером. То, что какой–то БОМЖ его грохнул, само по себе неудивительно — мало кто ждет нападения от бородатого, едва передвигающего ноги оборванца. Удивительно, что после этого на меня, как из рога изобилия, начали валиться деньги, оружие, загранкомандировки, дорогие путаны и т. д и т. п.

Все эти чудеса я в период вынужденного безделья (лечился от алкоголизма) от скуки записал на компьютере. И получилась книжечка. Я ее так и назвал: «Бывший интеллигентный человек». И отослал в крупное московское издательство (которое, надеюсь, в отличие от «Язуа» не станет зажимать мои кровные), в слабой надежде на публикацию. Надежда стала слабой потому, что я пролистал разных авторов этого издательства, тех самых, чьи труды выходят в «покетах» — чахлых книжонках с плохо проклеенными страницами и ужасными пистолетами на мягких обложках. Я пролистал авторов на буквы Д, С, Н и М. От одних осталось ощущение, которое остается после посещения зубного врача, от других — будто я наелся сахарной ваты, посыпанной красным перцем. Понравился мне автор на букву В, но и его герои из книги в книгу теряли живость, превращаясь в собственные призраки. Так и виделся мне этот «В», вымучивающий очередной «покет» с героем, проевшим ему печень и почки: пишет он, считает строчки (надо дотянуть до 10 авторских листов), а сам готов этого лихого ковбоя с пистолетом утопить в йогурте (в том йогурте, который «живой», в нем дольше мучаются). А тут еще жена гундит, что осень на дворе, а у детей новой обуви нет, они же из старой за лето выросли. Пиши, мол, быстрей, деньги нужны позарез.

Моя книжка вовсе не сверкала талантами. Я не Эдгар По и не Конан Дойл. И никогда ими не стану, национальность не позволит. Зато все, что было изложено в той книжке, — чистая правда. (За исключением, конечно, того, что выдумано). И вообще, моя последняя девушка (Валя, блондинка, фигурка оригинальная, 21–55–21, телефон в Вязьме 08131–53–891) утверждает, что я пишу обалденно, что она до утра не могла оторваться, все читала (и возможно когда–нибудь прочитает больше пяти первых страниц — прим. автора) и что я «такой душенька», а главное — не жадный (но скоро стану жадным, так как аппетит у Вали на мои баксы немереный).

Писать книжки мне понравилось. (Если бы за них платили по–человечески, я бы все время их писал). Поэтому я решил написать продолжение тех невероятных приключений, которые, повторяю, правдивы до последней запятой (знаки препинания всегда отличались честностью). Так как теперь я уже отошел от бичевского существования, завел валютный счет в Афинском банке, вылечился от алкоголизма (если от него можно вылечиться) и обзавелся газовым пистолетом (толку от него, как я потом выяснил, никакого), то я, возможно, так и назову эту вторую книжку: «Дурак с пистолетом». Почему — дурак, это станет понятно при первой моей попытке уподобиться Робину Гуду с пистолетом вместо лука.

В книжке нет вранья (бескорыстная фантазия ложью не считается). Эпизоды со старушкой–людоедкой и сексуальные сцены в вечернем метро взяты из архива МУРа.

Доказательством моей правдивости могут служить следующие факты:

1. Семьей людоедов занимался МУР; о расследовании была передача по НТВ (Мой фамилия, правда, не упоминалась. Скорей всего, по оперативным соображениям).

2. Газовый пистолет, снаряженный обычными, имеющимися в легальной продаже патронами, — оружие малоэффективное, о чем можно прочитать в книге «Современное оружие» издательства «Континент — Пресс».

3. Столярный переулок действительно находится недалеко от метро «Баррикадная» и дома там сталинской постройки.

4. Электронный замок на подъезде дома, где жили людоеды, до сих пор не работает.

5. Я вру только в случае крайней необходимости, о чем знает начальник режимно–оперативного отдела ИТУ‑9 города Калининграда майор Токарев (сейчас он, наверное, уже полковник, столько лет прошло).

Вы, все те, для кого погода — уютное кресло около телевизора, для кого дождь со снегом, слякотные тротуары, мерзкий ветер, рвущий ветхое тело, — абстракция с огромной кружкой горячего сладкого чая, а морозная тьма пустеющего города — мечтательная кровать в полумраке тихой спаленки, — все вы, живущие в своих квартирах или домах, — вам ли понять бездомного человека, которого усатый сержант выгнал с вокзала в кладбищенскую стужу ночи!

А согласился бы я променять это охлажденное одиночество на вонючую теплоту барака? Там, в зоне, когда до утренней поверки еще шесть часов; в тумбочке толстый ломоть хлеба с солью, и его можно есть, отщипывая маленькие кусманчики; поверх прозрачного одеяла брошена телогрейка, а носки уже высохли, и их после еды можно натянуть на ледяшки ног горячими. И провалиться в шелестящие сны о воле, дыша в ситцевый шатер формального одеяла и стеганой телаги, которую ты выменял на 200 грамм розового сала.