Антон Бакунин - Убийство на дуэли

— Да, вызов сделал князь… — княгиня опять замолчала, но снова взяла себя в руки. — Дело в том, что мало кто знает… Дело в том, что князь был чрезвычайно вспыльчивым.

— Помилуйте, все знали князя как очень сдержанного и хладнокровного человека, — искренне удивился Бакунин.

— Он был очень сдержан. Он всегда держал себя в руках. Но огромным усилием воли. И были вещи, которые выводили его из себя. Это касается и господина Толзеева.

— Вы имеете в виду выступления в Думе?

— Нет. Отец Толзеева в молодости служил вместе с князем. Они дружили… И имели несколько приключений не совсем романтического свойства. Воспоминания о них были очень тяжелы обоим. Сын Толзеева, узнав об этом и будучи человеком, несомненно, подлым, довел своего отца до самоубийства. Встреча князя с Толзеевым могла закончиться только так, как она и закончилась. Даже Григорий Васильевич не смог ничего сделать. Если бы он не повредил ногу, то вызвал бы Толзеева и стрелялся бы с ним до этой дуэли.

— Он сам говорил вам это?

— Так однажды уже было. Год назад он вызвал человека, который за глаза оскорбил князя и которому князь послал вызов.

— Я не слышал об этом.

— Тогда дуэли были запрещены и все удалось сохранить в тайне.

— А каков же был результат дуэли?

— Григорий Васильевич ранил подлеца и заставил дать слово покинуть Россию.

— Мария Андреевна, мы в самом деле утомили вас. Скажите, мы могли бы поговорить с дочерью князя?

— Думаю, что да. Я предупреждала ее о вашем визите. Посидите здесь, я схожу за ней.

Княгиня вышла из гостиной. Я вопросительно посмотрел на Бакунина.

— Ухватиться как будто не за что. Но общая картина куда как полнее. Особо заметь: ночной посетитель. Чувствую, все в нем.

— Но ведь из кабинета ничего не исчезло.

— Сказать с уверенностью этого нельзя. Он приходил и, по-видимому, сделал то, за чем приходил.

— Но Кондауров подтвердил, что из сейфа ничего не пропало.

— И тем не менее… Открыть такой сейф не представляет особой сложности. Быть может, ночной посетитель хотел только ознакомиться с секретными бумагами.

— Все это похоже на работу германской разведки.

— Возможно.

В гостиную вошли княгиня и княжна — дочь князя Голицына Анна Алексеевна. На вид ей было лет семнадцать. Прекрасно сложенная юная красавица в черном траурном платье с необычайно выразительным лицом. Траурное платье ей шло, как, наверное, любой другой наряд. Живые черные глаза, высокий лоб, маленький, четко очерченный, чуть выступающий вперед подбородок — все характеризовало натуру если не страстную, то по крайней мере решительную. Ровным счетом ничего от знаменитых тургеневских барышень. Мы поднялись навстречу вошедшим дамам.

— Бакунин Антон Игнатьевич, князь Захаров Николай Николаевич, — представила нас княгиня.

Княжна чуть наклонила голову в знак приветствия.

— Садитесь, господа, — продолжала княгиня. — Анна, это тот самый господин Бакунин, о котором я рассказывала тебе вчера. Он хочет поговорить с тобой. Это необходимо для расследования убийства князя.

— Да, я понимаю, — сказала княжна, присаживаясь на стул у камина.

Мы с Бакуниным сели в свои кресла.

— Я покину вас на несколько минут, — княгиня вышла из гостиной.

— Княжна, — сказал Бакунин, — мы выражаем вам глубокое соболезнование. Наш долг — найти убийцу вашего отца. Мы просим вас ответить на наши вопросы.

— Конечно, господин Бакунин, — ответила княжна и вдруг спросила, обращаясь ко мне: — Скажите, князь, а вы тоже сыщик?

— Князь помогает мне расследовать это дело, — ответил за меня Бакунин.

— Да, — немного растерявшись от неожиданного вопроса и живости, с какой его задала княжна, подтвердил я.

— Я встречала вас у Югорской, — княжна мило улыбнулась мне. — Вы ведь поэт?

— Нет, — смутился я, — правда, я опубликовал повесть… И бывал на вечерах у Югорской…

— Вы очень сильно выделялись из литературной публики, я запомнила вас. Вы были похожи на человека, без маски и костюма попавшего на маскарад. Вы не будете там сегодня?

— Я давно не посещаю Югорскую…

В салон поэтессы Югорской меня ввел редактор журнала, в котором я когда-то опубликовал свою повесть, так странно воспринятую в литературной среде. Княжны Голицыной я не помнил — скорее всего не обратил на нее внимания, хотя с уверенностью могу сказать, что нас не представляли. Видимо, она наблюдала меня со стороны. В салоне появлялись и мелькали многие люди, совершенно не знакомые друг с другом.

Вспомнив салон Югорской, я смутился еще больше — княжна могла принять меня за одного из многочисленных поклонников Югорской. И не без основания: я едва не попал в их число. [34] Такая уклончивая формулировка говорит не столько о скрытности князя, сколько о его застенчивости. Как можно догадаться из дальнейшего, отношения князя и Югорской были не столь невинны. (Прим. издателя.) Правда, я не успел влюбиться в Югорскую. Она привлекала какой-то холодной, демонической силой. Но это влечение возникало только в ее присутствии. Как только я перестал посещать ее салон, я сразу же забыл о ней. Напоминание о Югорской — собственно, не само напоминание, а то, что о ней заговорила княжна, — привело меня в сильное смущение. Мне показалось, что княжна заметила это. Она повернула свою чудесную головку к Бакунину и сказала:

— Извините, господин Бакунин, я отвлекла вас. Вы хотели расспросить меня?

Я взглянул на Бакунина и заметил, что он тоже как будто смущен.

— Да-да, конечно, — пробормотал он и продолжил, уже взяв себя в руки и скрывая смущение: — Я говорил, убийство князя… Мы должны найти убийцу. Скажите, вы не заметили ничего подозрительного или необычного накануне этой дуэли?

— Нет, господин Бакунин. Я редко виделась с отцом. Особенно последнее время. Он был занят государственными делами.

— Скажите, а в кругу ваших знакомых никто не интересовался делами вашего отца?

— Круг моих знакомых — это Вальтер Скотт, Александр Дюма и Майн Рид. И еще наши домашние. Да, я бываю у Югорской — мы с ней когда-то были очень близки. Поэты и художники из ее окружения тоже не интересуются государственными делами.

— Мне не приходилось посещать салон мадам Югорской, но я слышат о нем. Там ведь бывают не только поэты и художники.