Иван Дубинин - Цезарь в тесте

Я доползла почти до середины моста и остановилась. Назад дороги не было. Только вниз. Я посмотрела туда, но ничего кроме темноты не увидела. Надо сразу камнем на дно, пока никого нету, да и чтоб не замерзнуть. А то вода, наверное, холодная. Но где взять камень? А сумка на что? — осенило меня. Она на десяток хороших кирпичей потянет! Я попыталась поставить ее на ограждение. Но не тут-то было. Не с моими физическими данными. Тогда я сделала по-хитрому. Выложила почти все из неё, подняла ее наверх и снова затарила. Ты смотри, какая я сообразительная, когда мне что-то действительно нужно, порадовалась я за себя. Теперь следовало просунуть голову в ручки сумки и оттолкнуться. Я стала взбираться на ограждение, одновременно вставляя голову в петли. И не успела я ничего сообразить, как сумка, сдвинутая с места, сорвалась и потянула меня за собой. Я полетела кубарем вниз. Во время одного из пируэтов в воздухе, ручки слетели с моей шеи, и мы понеслись каждый по отдельности.

— Ой, мамочка! — успела заверещать я и со всего размаху шлепнулась вслед за сумкой об твердую, ребристую поверхность воды. Что-то сильно хрустнуло, а вот всплеска я не услышала. Последнее, что мне запомнилось, был гневный женский голос:

— Итить твою мать!!!

Моя кровать почему-то мерно покачивалась, а рядом плескалась вода. Наверное, Василий принимает ванну, решила я. Но почему в моей спальне?

Я разлепила глаза и вместо потолка увидела темное звездное небо.

— Крышу, наверное, снесло, — вслух подумала я.

— Это точно! — вдруг раздался рядом женский голос, и я увидела над собой незнакомое лицо.

— Где я, еще на Земле?

— Нет, уже на воде.

Я попыталась встать, но тело пронзила боль, принудив снова замереть в той же позе. Сознание окончательно вернулось ко мне, и я все вспомнила.

— Так я не под водой? — робко поинтересовалась я.

— Ты в лодке.

— В подводной?

— Ты чё, правда чокнутая?! — разозлилась женщина. — Ну не ёлки-палки! В кои веки выбралась на природу, подышать свежим воздухом, покататься на лодке. Так — на тебе! Какая-то чувырла валится прямо на голову с месячным запасом продуктов!

Мне стало неловко, я заёрзала, и снова боль дала о себе знать.

— Ой, — невольно вырвалось у меня. — Я, наверное, разбилась.

— Ничего ты не разбилась. Как говорится, обделалась легким испугом. Все у тебя нормально, я тебя прощупала.

— Зачем? — смутилась я.

— Затем, что я — врач.

— Но я слышала, как что-то хрустнуло.

— Ага, хрустнуло. Весло пополам. Кто теперь на лодочной станции расплачиваться будет?

Я расплакалась.

— Ладно, не реви, — примирительно сказала докторша. — Тоже мне — девушка с веслом!

— А Вы какой врач? — поинтересовалась я.

— Проктолог.

— А это что?

— Ну, лечу то место, через которое у нас все делается.

— Так Вы гинеколог?

— Ты что — озабоченная? Говорю же тебе, то место, которым ты думаешь! Слушай, ты что, специально прыгнула? Или экстремалка — по парапету с сумками ходишь?

Я снова расплакалась и вперемешку с соплями и слезами рассказала ей всё.

— Так тебе некуда идти? — тихо спросила она.

— Некуда.

— Ладно, — вздохнула она. — Поплыли к берегу.

— Куда?

— Ко мне домой. Куда же еще?

Так я оказалась в семье Надежды.

А с мужем я потом развелась. Он оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. И прикидывался хорошеньким вынужденно, потому что моя мамочка всё устроила так, чтобы он содержал меня, и себя, конечно, на мои деньги.

Надежда Анатольевна, как вы уже поняли, была хирургом-проктологом, специалистом по заболеваниям прямой кишки. Причем, хирургом, как говорится от Бога. Невысокого росточка, щупленькая, с короткой стрижкой каштановых волос, она выглядела совсем не солидно для кандидата медицинских наук. Её маленькие умелые ручки творили буквально чудеса, хотя чаще всего к ней попадали сложные, запущенные случаи. Вы же знаете, как мы относимся к подобным болячкам. Стыдно, да и оскорбительно не то, что показать, а и повернуться даже к доктору таким местом. К ней записывались на прием, ее знали в лицо. А у нее была чисто профессиональная память. Иной больной, явившийся на послеоперационный осмотр, удивленно спрашивал:

— Вы меня не помните, Надежда Анатольевна?

Она коротко бросала:

— Раздевайтесь.

И лишь взглянув на знакомое место, радостно восклицала:

— А! Так это Вы, Иван Степанович! Ну, как Ваши дела?

Вообще-то проктологом она стала почти случайно. Да, в хирургию она рвалась. Имея решительный мужской характер, она не терпела полумер. Если есть проблема — вскрыть, отрезать, удалить! Но чаще на наш выбор профессии влияют конкретные личности. Сколько восторженных девочек стало впоследствии учителями, желая походить на свою классную руководительницу Марью Ивановну. А Наденька в студенческие годы влюбилась в профессора госпитальной хирургии Александра Александровича Спакоцкого. Это была уникальная личность. И как специалист — мастер своего дела, и как человек — добрый, остроумный, с юмором.

— Запомните, — учил он своих студентов, — дефекация, то есть акт опорожнения кишечника — это как поцелуй. Если не получаешь удовольствия, значит, уже патология.

А с каким вдохновением он читал лекции по проктологии! Его любимой темой была «Инородные тела прямой кишки». Об этом он мог рассказывать часами. У него на кафедре имелась даже коллекция таких предметов, которой он очень гордился. Но самый ценный его экспонат, об этом профессор всегда рассказывал с обидой и горечью, исчез хоть и не бесследно, но навсегда. А дело было так. К ним поступил пациент с резкими болями в низу живота и чувством распирания в прямой кишке. Срочно пошли на операцию, и через время на свет появилась… палка сухой колбасы. Спакоцкий был в восторге! Такого экземпляра в его коллекции еще не было. «Инородное тело» соответствующим образом обработали, и Александр Александрович поручил медсестре отнести его в свой кабинет. Размывшись после операции, он поспешил полюбоваться новым приобретением. Но будущее украшение коллекции… бесследно исчезло! Напрасно мотался он, рассердженый по кафедре, вопрошая у каждого встречного: «Где мой экспонат?!» Это был глас вопиющего в пустыне. Как оказалось впоследствии, медсестра положила операционную находку в ординаторскую на стол, а пришедшие на ночное дежурство ассистенты подумали, что это очередной презент одного из благодарных пациентов и без зазрения совести…съели его. Было тогда всем!

Надежда, как человек увлеченный, сидела глубоко, по самые уши в этой своей работе, совершенно не занимаясь домашними делами. И двое мужчин, попробовавшие по очереди побыть в роли ее супругов, вскорости не выдержали испытания на мужество. Во-первых, зачем нужна такая жена, если ее постоянно нет дома, а, во-вторых, какой дурак захочет иметь жену умнее себя? Так что Надежда осталась сама. Вернее, после двух краткосрочных браков ей неожиданно досталось наследство: старший сын Влад — двадцати четырех лет, высокий, слегка сутуловатый брюнет и двенадцатилетний пухленький русоволосый Данилка с хитрыми прищуренными глазками озорного бесенка. Причем, оба сына не ее родные. Первый — от третьей жены второго мужа, а меньший — двоюродный племянник третьего мужа второй жены Надеждиного первого мужа. Все они живут дружной семьей и зовут ее мамой. Кстати, Влад уже женат на маленькой симпатичной Шурочке. Он называет ее ласково Шурупом. А она его Оладиком. Так что, как видите, ладят. Своих детей у них пока нет, и я не знаю, хорошо ли это для нас или плохо. Есть у нас еще один полноправный член семьи. Точнее, одна. Это четырнадцатилетняя Тоня, которая прибилась к нашему берегу совершенно случайно. Точно так же как и меня Надежда подобрала её где-то на улице. Жить стало веселей, потому что они с Данькой постоянно спорят, ссорятся и даже дерутся. Данилка не хочет ни в чем уступать Тоне по праву своей принадлежности к мужскому полу, а девочка отстаивает свое верховенство, считая себя намного старше и умнее его. Но страдаем от этого мы, взрослые, потому что нет от них покоя.