Наталья Александрова - Три мужа и ротвейлер

— Редко заходишь! — приветствовала я его, а про себя добавила: «Отлыниваешь от дежурства».

Евгений не уловил сарказма в моем голосе, он вообще ко всему относился очень серьезно. Примером тому может служить его имя. «Меня зовут Евгений», — представился он мне в свое время при первом знакомстве.

И в дальнейшем вежливо, но твердо пресекал мои попытки называть его Женей, Женечкой и Жекой.

«Ведь невозможно представить себе, чтобы Евгения Онегина звали Женькой, — говорил он строго. — Есть имя — Евгений, запомни, это очень важно».

Я запомнила и так прониклась важностью момента, что даже решила выйти за Евгения замуж. Скорее всего только потому, что он был полной противоположностью Артему — невысокий, худой, безукоризненно вежливый и страшно серьезный. Он очень любил рассуждать о смысле жизни, о месте человека среди себе подобных и так далее. А еще он очень любил выяснять отношения. В течение первого года нашей совместной жизни он так часто объяснял, что он ко мне чувствует, что мне это надоело. Однако года четыре мы с ним продержались. После развода Евгений больше не женился, он увлекся восточной философией, эзотерической литературой и трудами разных шарлатанов с индийскими фамилиями.

Евгений запер машину, пренебрежительно отмахнулся от Горация и протянул мне пачку книг.

— Ты обязательно должна это прочесть!

— Господи помилуй! «Дао самосовершенствования — путь к твоему внутреннему Катманду»! — прочитала я на обложке. — Зачем мне это?

— Ты не понимаешь. Это восстановит карму, — твердо ответил он. — У тебя очень плохая карма, нарушенная, тебе нужна новая.

— Чем же она так плоха? — Я пожала плечами. — По-моему, еще вполне ничего, можно немного походить. Знаешь ведь, как я не люблю резко что-то менять. Я к новой карме могу не привыкнуть.

Видя, что он смотрит на меня по-прежнему строго и серьезно, я рискнула продолжить.

— К тому же вдруг новая карма будет узка мне в бедрах или жать под мышками?

— Ты все шутишь, — покорно произнес он, — а ведь я говорю совершенно серьезно.

— Я в этом не сомневаюсь, — кивнула я. — Ты всегда говоришь совершенно серьезно.

— Да, и вот еще — тибетский чай.

Я понюхала пакетик — пахло ужасно.

— Этим что — тараканов морят?

— Это пьют, — твердо ответил он, — а кофе и чай выброси.

— Да-да, — вздохнула я, — обязательно.

С Евгением лучше не спорить, а то он никогда не уйдет. Он поднялся со мной наверх, причем не позволил ехать в лифте, а заставил тащиться пешком на четвертый этаж.

— Ты бы хоть собаку пожалел, — твердила я, запыхавшись, но Евгений был неумолим.

В квартире Гораций сразу же уполз подальше, а я хотела было прошмыгнуть в ванную, но не тут-то было.

— Сейчас я помогу тебе снять напряжение! — заявил Евгений. — Нужно еще карму выправить, но этим мы займемся позже.

Я взглянула на часы — прощай, Бельмон!

— Встань посредине комнаты босиком и подними руки! — скомандовал Евгений и открыл окно настежь.

Мне было очень стыдно стоять, как дура, босиком, с поднятыми руками, но не хотелось ругаться с утра пораньше — А теперь скажи на выдохе "О"!

— О-о! — простонала я.

— Ну что, прошло напряжение?

Напряжение, может, и прошло, но во мне разрасталась жуткая злость. Что же это такое?

Когда они все оставят меня в покое? Нет, так жить нельзя, нужно срочно принимать меры.

— А теперь мы выпьем тибетского чаю, — гнул свою линию Евгений.

— Только если потом ты отвезешь меня куда скажу!

— Ладно, — он согласился.

Жидкость была бурого цвета и пахла клопами.

— Ты уверен, что у меня не будет расстройства желудка? — опасливо спросила я. — Видишь ли, мне сегодня нужно в такое место… Будет очень неудобно.

— Ты должна выпить! — не отставал он.

Пообещав себе в ближайшее время разобраться со всеми мужьями оптом, я выпила.

Евгений, кажется, сам удивился, как это ему удалось меня заставить, и пока великодушно решил не трогать мою карму.

К следователю Громовой я приехала раньше назначенного срока и полчаса томилась в коридоре.

Кабинет был хорошо проветрен и достаточно просторен. Мебель хоть и старая советская, но не обшарпанная. Дама-следователь выглядела очень представительно, в строгом сером костюме. Приглядевшись, я с некоторым удивлением обнаружила, что костюм достаточно дорогой и неплохо сидит.

— Меня зовут Громова Анна Николаевна, — сказала она и сняла очки в красивой оправе.

Обычно очки человека делают старше и солиднее, но тут наоборот. Очки скрывали морщины и выражение маленьких глаз. А выражение это было, прямо скажем, не очень приветливое. Но, возможно, это у нее такая манера.

Громова задала мне дежурные вопросы, для протокола, а потом я сама честно рассказала ей про Луизу, зачем она ко мне ходила и почему оказалась в нашем районе довольно поздно.

— Да, вот именно, — оживилась следователь, — почему она пришла так поздно?

Обычно пожилые люди стараются не выходить из дома в темноте. Времени у них много, стараются все дела сделать днем.

— Вы хотите сказать, что Луиза… Семеновна не работала?

— Она была на пенсии, но, согласно показаниям соседки по коммунальной квартире, дежурила на телефоне в Речном экипаже, через два дня на третий по двенадцать часов.

Я помолчала. Обычная работа для нестарой пенсионерки — дежурство на телефоне.

Но это дежурство как-то не укладывалось в моей голове с написанием монографии.

— И кстати, — продолжала Громова, — в коммунальной квартире, знаете ли, телефон стоит в коридоре, и соседи прослушивают разговоры друг друга. Так вот, соседка Плойкиной утверждает, что двадцать четвертого сентября утром, в тот день, когда ее убили, Луиза Семеновна разговаривала с вами по телефону.

— Ну да, — недоумевала я; — я же вам рассказывала.

— Минутку, — строго сказала Громова, — я не люблю, когда меня прерывают. Так вот, Плойкина хотела прийти к вам сразу же, с утра, а вы настойчиво просили ее перенести визит на вечер.

— У меня были свои планы. Днем мне хотелось поработать. А она отвлекла бы меня разговорами.

— Допустим, — зловеще, как мне показалось, произнесла следователь, потом надела очки и стала похожа на человека.

— У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? — спросила я сердито.

Что это за манера, в самом деле, подозревать всех и вся! Ну и методы у них.

— Понимаете, — она заглянула в свои записи, — Лариса Павловна, — убийство это нехарактерное. То есть нехарактерно оно тем, что, во-первых, кто бы стал грабить бедную, плохо одетую женщину? Бомж или наркоман, то есть те, кто уже совершенно себя не помнит, им хоть сколько денег добыть, и то довольно. А мой опыт показывает, что такие личности редко убивают. У старухи-то — выдернут сумку и убегут. Что она им могла сделать, когда дождь, темно, на улице никого нету? Нет, бывает, конечно, всякое, но тогда уж ножом полоснут, и то не до смерти — в руку там, например. Человек от вида собственной крови пугается и преследовать уже никого не в состоянии. Или по голове стукнут чем-нибудь. Это — характерно для деклассированного элемента. А тут металлическим шнуром от телефона задушили! Да не у всякого бомжа на такое и сил-то хватит!