Картер Браун - Ностальгия по убийству

— Тогда была другая эпоха, — изрек Иган Ганн. — Добиться успеха можно было легко, один раз удачно спев песенку или покрасовавшись на лошади. Золотое времечко!

— Что вы имеете в виду? — Трейси подняла брови и уставилась на композитора немигающим взглядом.

— В сороковых годах фильмы создавали особую атмосферу, которой так не хватало в реальной жизни. В пятидесятых, когда о войне уже забыли, все изменилось...

— Те фильмы были просто очень хорошими, — возразила Трейси. — Настоящие шедевры.

— Не думаю, — Иган взглянул на Нину. — Давно хотел спросить вас: почему вы перестали?..

— Что перестала? — быстро произнесла она.

— Почему вы перестали сниматься в кино? И вы, и Трейси Денбор вдруг так резко сошли с экранов...

Нина тревожно взглянула на Селестину и с трудом отвела глаза.

— Мы перестали сниматься, потому что... Просто студии стали приглашать других актеров.

— Поменялись вкусы, — вставил мистер Томчик. — Золотая жила оказалась выработанной. Зрители захотели чего-то другого, более современного, а ковбойские штучки приелись...

— У меня есть свое мнение на этот счет, — сказал Иган Ганн. — Я специально изучал материалы и вот что скажу: фильмы с участием Нины Фарр и Трейси Денбор все время приносили студии стабильный доход. Например, последний фильм с вашим участием — кажется, он назывался «Лунный свет хрустального замка» и вышел в сорок восьмом — дал два миллиона прибыли. Что еще надо! Но тем не менее, как это ни покажется странным, вас перестали снимать.

— Зато другие музыкальные фильмы принесли громадные убытки, и на студии перепугались, — пояснила Трейси. — Поэтому решили не рисковать.

— То же самое произошло и с моим поющим ковбоем, — протрубил Алекс Блант. — Продюсеры не хотели искушать судьбу и вкладывать деньги в постановку, которая может провалиться.

— И что же с вами было все эти годы? — не унимался композитор. — Вам не хотелось вернуться на экран или на сцену?

— Ради чего? — фыркнул Алекс. — У нас были слава и деньги. Разве не к этому стремится каждый? Потом появились отвлекающие моменты...

— Я, например, вышла замуж, — скривилась Нина. — Лучше бы пошла в билетерши.

— А вы? — Иган посмотрел на Алекса. — У вас не было желания вернуться к прежней работе?

— Для чего? Мне было и здесь хорошо.

— Ваш дом связан со скандалом. Убийство Мэри Блендинг и самоубийство Олтона Эсквита в сорок седьмом году...

— Ну уж нет! Я купил дом через два года, когда все забыли историю Эсквита. Купил задешево, между прочим!

— Он заплатил столько, сколько ему отвалили за одну ковбойскую песенку, — хихикнула Трейси.

— Так, значит, скандал произошел в сорок седьмом?! — воскликнула я. — Мне сказали, что Олтон Эсквит был звездой немого кино, и я решила, что все, связанное с этим домом, происходило еще до войны.

— Олтон действительно был звездой, — кивнула Трейси, — но к сорок седьмому году о нем стали забывать. Олтону повезло: он «взлетел» еще в те времена, когда налоги были просто смешными, и шутя сколотил состояние. После смерти на его банковском счете осталось несколько миллионов!

— Мне это надоело, я хочу прогуляться, — заявила Нина и встала. — Пойдем, Уолтер.

— Я с тобой, дорогая.

Я видела, что мистер Томчик еще не допил свой кофе, но он поспешно отодвинул чашку и встал.

— Какие замечательные темы для бесед за столом, — холодно произнесла Нина. — Сначала — про моего мужа-мерзавца, потом — про этого самоубийцу Эсквита!

— Когда же мы будем работать? — опять заныл композитор.

Алекс, жуя и заглатывая очередную порцию, глянул на часы. Едва прожевав, он сказал:

— В половине одиннадцатого собираемся в гостиной.

— Ладно, — бросила Нина и, схватив Уолтера под руку, потащила к двери.

Последним в столовую явился Берт Бэнкрофт. Пряча глаза, он пробормотал «Привет», уселся на место Уолтера Томчика и плеснул себе в чашку из серебряного кофейника.

— Как спали, гений? — саркастично спросила Трейси. — Или вы этой ночью творили? Писали стихи? Сочиняли новое либретто? Трудились над книгой?

— Пытался уснуть, — прохрипел драматург.

— Вас тоже мучили кошмары? — произнесла я ледяным тоном.

Берт посмотрел на меня и страдальчески сморщился. А затем поспешно уткнулся носом в кофе. Шея его побагровела и мочки ушей стали красными.

— А вы знаете, я не видел ни одного его фильма, — неожиданно произнес Иган Ганн.

— Вы не видели фильмов по сценарию Бэнкрофта? — Алекс посмотрел на композитора в недоумении.

— Да нет же! Бэнкрофта я знаю, как облупленного. Я говорю про Эсквита. Что он представлял собой как личность? Как выглядел?

И тут на меня что-то нашло. Я решила разыграть это сборище идиотов от кино.

— Могу описать, — громко произнесла я. — Не очень высокий, скорее блондин, чем шатен, волосы длинные, зачесаны за уши, лицо с мелкими чертами, слегка вытянутый нос с острым кончиком, подбородок тоже заострен... Такое ощущение, что Эсквит вот-вот вас клюнет... Странно, но обычно женщины обожают таких уродцев...

«Чего завелась, Мэвис? — думала я про себя. — Молчала бы в тряпочку. Так нет же, разозлилась и понесла...»

За столом установилась напряженная тишина. Я налила себе еще кофе и принялась размешивать сахар. Позвякивание ложечки было каким-то зловещим.

Я подняла глаза. Все смотрели на меня и только на меня. Алекс Блант даже перестал жевать.

— Я что, описала Бестера Китона?

— Нет, — Алекс откинулся на спинку кресла. — А где вам удалось посмотреть немые фильмы?

— Я не видела немых фильмов. Я родилась попозже.

Моя улыбка вышла неестественной.

— Он умер в сорок седьмом... Вы не могли помнить его... Вы были тогда еще ребенком... — Трейси смотрела на меня недоверчиво.

— Кто «он»?

— Олтон Эсквит!

— Я не помню и не могу помнить Олтона Эсквита.

— Но вы... вы видели его! — в глазах Алекса Бланта вспыхнул огонь. — Вы описали его так, что Олтон как живой...

— Ну и что?

— Как вы смогли рассказать о человеке, которого не знали и не помнили!

Мне стало не по себе.

— Я описала вам человека из своего кошмарного сна. Этой ночью мне приснился блондин с длинными волосами и заостренным носом. Он стоял у стены и что-то говорил, говорил... А сам весь такой сине-серый...

— У меня было нечто похожее! — воскликнул Бэнкрофт. — Только мой кошмар был лиловым. Какие-то гномики бегали по мне и кололи иголками. А потом...

— Да помолчите же вы! — гаркнул на Бэнкрофта Алекс. — А вы, Мэвис, расскажите все с самого начала. Вам приснился сон, да? Как будто в комнате появился Олтон Эсквит — ненатурально синий...

— Да, так оно и было, — кивнула я. — Только я не знала, что это Эсквит.

— Что он говорил? — Трейси навалилась на стол и тяжело задышала.