Дарья Донцова - Билет на ковер-вертолет

— Еще скажите, что бабушка, — хмыкнула Наташа. — Так как, отнесете фотки ментам? Могу заплатить вам за услуги. Главное — пусть Аньку уличат!

— В чем? Снимки столь компрометирующие?

— Вроде ничего особенного. Но Маша, когда отдавала мне конверт, была уверена — с их помощью можно сильно напакостить Ане, — пояснила Наташа.

— Где Аня добыла карточки?

Наташа сморщила нос.

— Понятия не имею. Маша вроде ничего про это не рассказывала. Ну что, договорились, поставите ментов в известность? Отдайте фотки в отделение, пусть Аньке вломят на полную катушку.

— Отчего вы сами это не сделали? — возмутилась я. — Почему молчали, узнав, что Маша попала под автобус? После вашего рассказа у меня сложилось нехорошее впечатление, будто Левкина узнала тайну Ани, потому и погибла. В давке человека легко толкнуть под колеса поехавшего транспорта. Неужели вас не насторожила внезапная смерть Маши?

— Нет, — одними губами прошептала Наташа. Я внезапно поняла: Иванова врет.

— Нам сказали про несчастный случай, — синея, продолжала Наташа. — Мне сначала страшно стало, вдруг Галкина про фотки узнает, еще ко мне припрется… Очень хотелось выкинуть снимки, только это вроде еще страшней. Подумала так: коли придет Анька и потребует конверт, отдам его. Скажу: «Знать не знаю про содержимое. Машка просто велела хранить, а чего там, мне неинтересно. Забирай, коли твои». А если уничтожу, то как отбрешусь? Аня не поверит и меня, словно Машу… То есть… с Машкой-то случайность. А я… Теперь вот об Анькином аресте вы сообщили… В общем, отнесите конверт ментам, и пусть Галкину лет на двадцать посадят!

Я аккуратно убрала конверт в сумку. «Чем лучше узнаю людей, тем сильней люблю собак». Кому из великих принадлежит данное высказывание? Да уж, четвероногое может быть агрессивным, злобным, бешеным, в конце концов! Но двуличным никогда. Подлость — исключительно прерогатива людей. Наташа Иванова дружила с Левкиной, считала ее близким человеком, страдала, когда Маша переметнулась к Ане, очень хотела вернуть прежние взаимоотношения. Но, узнав от Левкиной много интересного про махинации Ани, не бросилась к следователю, когда лучшая подруга попала под автобус, не подняла людей на ноги, не кинулась к Ане или Лизе Макаркиной с воплем: «Знаю, знаю, Машу убили вы, убили за то, что она сунула нос в ваши дела!»

Конечно, такое поведение многие назвали бы глупым… А Наташа решила поступить умно: она сохранила конверт, предполагала отдать его Ане, чтобы купить себе спокойствие. Наташа ненавидит Галкину, считает ту хитрой и подлой, разрушившей ее дружбу с Машей Левкиной, осуждает Аню за жадность, низость. А сама? Иванова после «несчастного случая» с Машей испугалась и решила, что фото — ее индульгенция. Но, услышав от меня об аресте Галкиной, Наташа мигом сует детективу конверт. Иванова мечтает утопить Аню, она не понимает, что такого особенного в снимках, но надеется на их эффективность. Может, конечно, Иванова и считает, что так отомстит за Машу, но мне отчего-то кажется: она просто решила отыграться за свои обиды и, узнав об аресте Галкиной, пожелала посильнее пнуть поверженного врага.

Наташа настолько обрадовалась беде, произошедшей с Аней, что поверила мне безоговорочно, не усомнилась в словах впервые увиденной Виолы Таракановой. Хотя, может, приступ доверия ко мне вызван тем, что я писательница? Вот уж глупо! Все литераторы ловко умеют врать. Собственно говоря, они поэтому и пишут книги. Прозаик легко придумает правдоподобную историю.

Но не стану сейчас указывать Наташе на ее ошибки, надо срочно уходить. Похоже, больше ничего интересного я не услышу, а очень хочется изучить содержимое конверта.

Сев в машину, я моментально вскрыла конверт и вытащила снимки. На первый взгляд на них не имелось ничего примечательного. Одна фотография, черно-белая, запечатлела милую девочку-подростка. Симпатичное, почти детское, пухлощекое личико обрамляли прямые, похоже, светло-русые волосы (снимок плохо передавал цвет). По виду ребенку было лет четырнадцать-пятнадцать. Худощавая фигурка в ситцевом сарафанчике устроилась на подоконнике, за спиной девочки виднелся дом и край вывески — читались только буквы «…олодок». Последняя буква упиралась в такую странную для Москвы вещь, как ставни: на фасаде здания имелось окно, которое закрывали то ли деревянными, то ли железными створками.

Второй снимок запечатлел уже двух школьниц, похоже, сестер. Одной из них явно была девочка с первого фото, вторая выглядела младше лет на пять. Она казалась какой-то сонной и совершенно некрасивой: одутловатое лицо, слишком маленькие глаза, тонкие, сердито сжатые губы. Руки малышка сложила на коленях, ладошки стиснула в кулаки, и весь вид ее говорил о желании защищаться от людей, спрятаться в скорлупу. Первая же девочка сияла радостной улыбкой и смотрелась на фоне угрюмой сестры настоящей красавицей.

Дальнейшее изучение снимков не добавило ничего интересного. Оборотная их сторона была чистой, никаких надписей, типа «Катя и Маша. 1986 г., поселок Кратово», не имелось. Зацепиться было решительно не за что. Единственной приметой являлся кусок вывески «…олодок». Если сообразить, как называется магазин или кафе, то легко вычисляется подоконник, на котором сидит смеющаяся девочка, — он находится в доме напротив, наверное, на первом этаже…

Положив фото на сиденье, я поехала домой, и так и этак вертя в голове собранную информацию. Пока я не нашла ничего утешительного для Ани. Ирина уверяла, что ее доченька, делающая успешную карьеру на подиуме, настоящий ангел. Ни о какой интимной связи между ней и Антоном речи не идет. Она просто пошла к соседям, чтобы вернуть деньги за непроведенные сеансы массажа, и… случилась беда.

Родителям свойственно преувеличивать достижения детей и возводить в квадрат их таланты. Похоже, Анечка творила дивные дела, о которых и не подозревала наивная Ирина. Старшая Галкина полагала: доченька отлично зарабатывает на подиуме, а та служила зазывалой в клинике «АКТ». Говорят, обманутый муж самым последним узнает про выросшие ветвистые рога. Но, думаю, мать, обожающая свое дитятко, может никогда и не услышать о том, что творит «крошка», выйдя за порог родной квартиры. Так что к Ирине за какими-либо разъяснениями обращаться бесполезно, Аня не откровенничала с мамой. Ира пребывает в шоке от ареста дочери, и лучше не трогать старшую Галкину. Тем более что сейчас напрашивался вывод: Аня могла убить Лизу. Из-за денег. Но не из-за тех, которые ей был должен за несостоявшиеся сеансы массажа Антон Макаркин, — женщины не поделили прибыль, полученную в клинике.

Вот что: надо поговорить с Антоном. Правда, сейчас доктору не до болтовни с соседями — погибла его жена. Впрочем, можно попытаться. Очень аккуратно, найти благовидный предлог… Макаркин стопроцентно знает правду, но, очевидно, в этом деле имеются некие компрометирующие Лизу детали, поэтому новоиспеченный вдовец крепко держит язык за зубами. И повод у него для молчания убедительный: Лиза скончалась, супруг не желает чернить память покойной. Нет, мне просто необходимо повидаться с ним! Кстати, можно показать ему фотографии, вдруг Антон сообразит, кто изображен на них. Или пока не следует никому демонстрировать снимки?