Дарья Донцова - Билет на ковер-вертолет

— Будь тот деятель не Тараканов, — мирно журчал Ленинид, — я б и не запомнил. Прусь, бывалыча, к Прыщу, налечу глазами на табличку, и так горько делается. Эх, кабы знал папаша, что его сыночек голодает, холодает…

— Твое отчество Иванович, — напомнила я.

— И че? В приюте придумали, — не растерялся папанька. — Нет, теперь точно знаю: В. Тараканов, деятель искусства, отцом мне приходится, иначе откуда у меня великий талант актера?

Тут мое терпение кончилось, я стукнула кулаком по столу и велела:

— Говори внятно, без дури! Что за пельменная «Холодок»?

Ленинид крякнул и завел рассказ. Приводить тут полностью его речь нет резона, поэтому вычленю главное.

Надеюсь, помните, что папашка большую часть жизни… как бы это помягче выразиться… являлся «лицом, которое посягало на чужую собственность с целью получения наживы». Меня немного смущает в данной формулировке слово «лицо», потому что Ленинид воровал руками, убегал ногами, прятал чужие кошельки на груди… Не одно «лицо» участвовало в безобразии, остальное тело тоже старалось. В общем, папенька «работал» банальным вором, пер не только бумажники, но и вещи. А потом ехал в Марьину Рощу, в пельменную «Холодок». Многие уголовники знали: там, в углу, за маленьким столиком сидит мужик неопределенного возраста, с малоэстетичной кликухой Прыщ. Думается, в паспорте у него стояло иное имя, но папашка знал скупщика краденого лишь по «погонялу».

Прыщ был редкостным скупердяем: за часы, стоившие двадцать рублей, он давал один целковый. Но Лениниду было некуда деваться, иных каналов сбыта «заработанного» папенька не имел, приходилось брать предлагаемый мерзким Прыщом «гонорар» и уходить.

Жил скупщик через стенку от пельменной, в том же доме, на первом этаже. Хорошо зная своих «приятелей», Прыщ опасался воровства, а потому поставил на окно снаружи железные ставни и всегда закрывал их, уходя из дома или ложась спать. Створки служили неким маяком: если открыты — Прыщ в квартире, закрыты — ступай в пельменную, он сидит там.

Пока я молча переваривала информацию, Ленинид трещал, словно сорока, вываливая ворох совершенно ненужной информации столетней давности:

— Денег у Прыща было — лом. Не знал, куда девать. Все скупал, а уж куда дальше отправлял, то никому не ведомо. Поговаривали, правда, что к нему коллекционеры ходят, а кое-кто и заказы делает: видели у приятелей картину или безделушку какую, попросили продать, ни хрена не договорились — и к Прыщу. Ну а тот любое дело устаканить мог. Да уж! Я пару раз с ним таких чуваков видел… в ондатровых шапках, вот [7]. Но правильно говорят: бог шельму метит. Вроде все у Прыща имелось, только сына он потерял. Пропал парень, не нашли! Во как случается! Я так удивился: вроде барыга, а чуть не рыдал. Оказалось, приехал я к нему буквально через пару часов после того, как парень невесть куда подевался. Не поверишь, доча, Прыщ по фатерке метался и в голос выл: «Принц! Где мой принц? Верните принца!»…

Ленинид, слегка ошарашенный поведением циничного барыги, кашлянул и сказал:

— Слышь, Прыщ, ты успокойся, воды попей. И ваще, о каком принце речь ведешь?

Скупщик вздрогнул, замолчал, потом вдруг почти нормальным голосом ответил:

— Не знаешь разве? У меня Павлуха пропал, сынок любимый. Я его запер, должон же отец сына уму-разуму учить, а он удрал! Эх, горе горькое!

Ленинид разинул рот, слушая более чем странные речи Прыща. То, что у барыги имеется сын Павел, не являлось секретом, как и то, что Павлик был абсолютно криминальной личностью, виртуозным мошенником на доверии, способным обмануть самого дьявола. Учитывая генетику, таланты юноши не вызывали удивления. Впрочем, детальных подробностей об отпрыске Прыща Ленинид не знал, просто слышал, что тот имеет сына, а теперь еще выяснил и шокирующую деталь: чадолюбивый папаша именовал дитятко «принцем». Вползет же в голову подобная дурь!

— Ну, прикинь, доча, — хмыкал сейчас папенька, — смехотища какая!

— А где сейчас Прыщ? — перебила я Ленинида.

Папенька пожал плечами:

— Помер небось. Он старше меня был. На сколько, не скажу. Впрочем, может, и жив еще. По нему возраст не определить было. Вообще-то красивый мужик, только противный шибко.

— Можешь адрес пельменной сказать?

Папашка кивнул:

— Легко. Там заплутать трудно: от Рижского вокзала на автобусе, потом левее принять, мимо рынка, свернуть вправо, потом опять налево, и вот он, дом. Адрес на бумажке напишу…

— Ой, а чей это чемодан в коридоре стоит? — раздался вдруг удивленный голосок Кристины.

— Это Ленинид решил у нас погостить, — быстро ответила я и ушла к себе, оставив папашу объясняться с Крисей.

Утром невидимая сила вытолкнула меня из кровати ровно в восемь. Быстро проглотив кофе и проигнорировав бутерброды, я понеслась к машине. Очень надеюсь, что дом, где когда-то располагалась пельменная «Холодок», находится на прежнем месте. Может, в здании найдутся старожилы, пенсионеры, которые, глянув на фото, воскликнут: «Ба! Это же Таня, дочь Вани!»

Если полагаете, что двадцать лет слишком большой срок и все давным-давно поумирали, то ошибаетесь. Те, кому было сорок, превратились всего лишь в шестидесятилетних, а это не возраст по нашим временам, кое-кто сейчас и в восемьдесят бодрячком смотрится. А еще в столице много людей, которые за всю жизнь ни разу не сменили место жительства — как их принесли из роддома в квартиру, так в ней и обитают. За примером ходить недалеко, я сама львиную часть жизни провела в блочной пятиэтажке, в крохотной квартиренке, где прошло детство. Вырвались мы с Томуськой из маленьких комнаток относительно недавно, но связи с малой родиной не теряем, часто навещаем тамошних друзей, поэтому лично меня, приехав в наш старый двор, обнаружить очень легко.

Нужную улицу я нашла относительно быстро, вот только пейзаж на ней сильно отличался от картины, нарисованной папенькой. Рынка не имелось, вместо него громоздился бетонный девятиэтажный монстр, исчезли деревянные бараки, на их месте тоже выросли дома. Я сначала приуныла, но упорно продолжала катить вперед. Внезапно перед глазами возникла школа — не «самолетик» современной постройки, а здание из красного кирпича — такие возводили в столице в начале пятидесятых годов. Приободрившись, я нажала на газ, повернула налево, направо, снова налево и не сдержала радостного вопля. Вот же он, низкий, широкий дом, на углу висит небольшая мемориальная доска: «В этом здании с 1948 по 1955 г, жил и работал видный деятель культуры В.М. Тараканов», а рядом пустует железная корзиночка — очевидно, в нее предполагалось класть цветы.

Я вышла из машины и стала внимательно осматривать фасад. Никакой вывески не видно, впрочем, отсутствует и пельменная, первый этаж занимает библиотека.