Лев Гурский - Игра в гестапо

– И сколько здесь? – капризно осведомился он, показывая мизинцем на штангу. – Килограмм сто пятьдесят?

Курочкин надеялся на послушание и исполнительность охранника. Если он сейчас вдруг заартачится… Но гоблин чтил распорядок. Неведомый шэф неплохо вымуштровал свою гвардию – ей на беду.

– Сто девяносто кэгэ, – отрапортовал он.

– Неужели? – притворно удивился Курочкин. – А на вид не скажешь… – Мальчик-с-пальчик в его лице уже взял на изготовку добрую порцию лапши, намереваясь ее в нужный момент накинуть, как лассо, на уши добросовестного великана. Мальчик-с-пальчик вовремя вспомнил признание гоблина про его предельные двести десять кило.

Ни слова не говоря, гоблин-культурист лег на пол, с кряхтеньем передвинул штангу себе на грудь и – после недолгой паузы – отжал ее вверх. А затем осторожно опустил, в то же положение.

– Ровно сто девяносто, – отдуваясь, объявил он.

– Ну, прямо Власов, – подбодрил культуриста Дмитрий Олегович. – Значит, и двести десять можно? – Он уже углядел нужные цифры на кругляшах.

– Я же говорил… – откликнулся охранник.

– Испытаем, – задумчивым тоном сказал Курочкин и, поднатужившись, навесил на железный стержень две десятикилограммовые блямбы. Самым трудным делом было затянуть крепления, чтобы кругляши не отвалились. – А ну-ка… – проговорил он.

Вес 210 дался гоблину уже с большим трудом. Теперь он уже не кряхтел, а хрипел, и каждое новое положение штанги, похоже, требовало от него немалых усилий.

– Двести… десять, – наконец, просипел он. – Можете… попробовать… согласно… распорядку…

– Я-то двести двадцать буду пробовать, – залихватским голосом супермена объявил Курочкин, внутренне ужасаясь несуразности цифры. – Мне-то этого будет мало… – Важно было поймать гоблина на слабо. Качание мышц – такая же мания, как и другие. Раз человек сам себя изнуряет, глупо этим не воспользоваться.

– Двести… двадцать? – тяжело дыша, переспросил гоблин. Как видно, он еще колебался.

– Свободен, свободен… – нахально произнес Курочкин. – Кое-кому этот вес уже не под силу. Ну-ка, теперь я…

Накачанный охранник решился.

– Мне тоже… под силу… – сказал он вопреки собственному признанию часовой давности. Как будто за прошедший час он успел превзойти свой личный рекорд.

– Испробуем, – словно бы еще раздумывая, произнес Дмитрий Олегович. А сам уже подкатывал к штанге новые кругляши. На всякий случай он навесил на ось не десять, но все двадцать новых килограммов. В крайнем случае, он всегда может сослаться на плохое знание арифметики…

Однако гоблину-культуристу было уже не до арифметики. Бешено зарычав, он принял отяжелевшую штангу на грудь, страшно поднатужился. Лицо его сделалось малиновым, как у индейца Найта Вулфа в компьютерной игре. «Неужели поднимет? – подумал Курочкин. – Тогда я его недооценил…»

Штанга приподнялась сантиметров на пять… и с грохотом упала на пол, едва не придавив кадык незадачливого чемпиона. Глаза гоблина медленно закатились: он стал жертвой собственной силы, проиграв соревнование с самим собой. Теперь он был в затяжном шоке. Дмитрий Олегович прислушался к хриплому дыханию охранника, пощупал пульс. Так и есть – человек перенапрягся; теперь ему приходить в себя не меньше часа. И еще минут двадцать – выползать из-под штанги. Вдобавок Курочкин приковал гоблина к его любимому спортивному снаряду: чтобы освободиться, штангу придется развинчивать. Еще минут десять.

«Достаточно», – решил он. Второй негритенок из четверки был выведен из игры.

– Отдыхай… Шварценеггер, – заботливо проговорил Курочкин. Наконец он вспомнил эту длинную иностранную фамилию.

Что знают об эпилепсии профессиональные медики? Если не считать этиологии, довольно много: больше о симптомах, значительно меньше – о лечении. Что знают об эпилепсии простые люди, с медициной никак не связанные? Иногда – ничего, кроме названия. Значительно чаще – кое-что про припадки и пену изо рта…

«Вот из этого и будем исходить», – решил Курочкин. Едва ли среди оставшихся двух гоблинов затесался хоть один медик. И уж совсем невероятно, что среди них найдется знаток препарата «Элениум-Супер» со всеми его побочными последствиями: здешние гоблины не похожи на потребителей и тем паче – исследователей этого снадобья.

Проходя по коридору, Дмитрий Олегович достал из кармана две таблетки, которые заранее позаимствовал в спальне и, поморщившись, проглотил обе. Возможно, в далекой теории данное лекарство и способно было успокоить чью-то нервную систему, однако на практике оно ее скорее расшатывало. Супер из названия существовал разве что в воображении производителей этого барахла в красивой упаковке; принявший пилюлю очень быстро начинал жалеть, что погнался за дешевизной и не купил нечто более проверенное. Мерзопакостный вкус был прелюдией, зато побочные эффекты – гвоздем этой мерзопакостной программы. Курочкину уже раз случилось испытать на себе действие этого снадобья, а затем он не поленился изучить и химизм всех процессов. Поэтому теперь он очень зримо представлял себе, как ни в чем не повинные большие молекулы под воздействием коагулянтов сбиваются в стаи, формируя в полости курочкинского рта белесый хлопьевидный осадок. Минут через пять осадок вспенится… «Брр!» – только и подумал Дмитрий Олегович, готовя свой организм к грядущим неприятностям. На протяжении последних пятнадцати лет Дмитрий Олегович Курочкин в своем НИИЭФе каждый рабочий день с девяти утра до пяти вечера боролся с подобными горе-препаратами… и вот теперь вынужден был брать один из них себе в союзники. Против чего боролся, на то и напоролся. Фармацевтический парадокс конца XX века.

Курочкин нарочно замедлил шаги, чтобы появиться в Главной комнате точно по распорядку. Пунктуальный Сорок Восьмой отводил следующие двадцать пять минут телевизору и сборке оружия. Стало быть, оба оставшихся гоблина уже на месте: один при телевизоре, другой – при ящике с запчастями снайперской винтовки. Дмитрий Олегович почти не сомневался, что и у этих двух охранников тоже есть свои мании или привязанности. Толстый, например, – наверняка не дурак покушать (недаром ведь он так отшатывался от травяной диеты Сорок Восьмого!). Долговязый гоблин, очевидно, тоже любит что-нибудь необычное, рыбок или музыку… Будь у Курочкина время, он попробовал бы найти и к этим гоблинам такой же индивидуальный подход, что и к первым двум негритятам.

Но времени уже не было.

Оставалась лишь надежда на хороший эпилептический припадок. Когда Дмитрий Олегович открывал дверь в Главную комнату, его уже подташнивало. Нет-нет, рано. Чуть позже. Припадок произведет нужное впечатление на публику, если он начнется спонтанно. Стоит человек, разговаривает, улыбается, а затем вдруг – бац! Эффектно. Правда, в роли симулянта Курочкин сегодня выступал впервые в жизни и немного волновался. «Успокойся, дебютант, – посоветовал он сам себе. – Пока ты Сорок Восьмой и нанят для теракта, к тебе здесь относятся с пониманием. Все уже готовы к твоим странностям, оговоренным в распорядке. Никто не удивится, когда к странностям добавится еще одна. В качестве экспромта…»