Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska - Бега (пер. Л.Стоцкая)

– И я еще говорила, что вечер у меня будет спокойный, – прокомментировала я, положив трубку. – Вечно я в дурной час что-нибудь выскажу. Если бы они хоть сразу все со мной уговорились, не надо было бы столько раз по проклятой лестнице подниматься…

Зигмуся Осику, как оказалось, пока еще не расспрашивали на тему придерживания лошадок. Он знал про всю аферу, главным образом благодаря тому, что Машкарский выбрал его отцом-исповедником и в первую очередь выплакал ему в жилетку свою трагедию с большими подробностями. Зигмусь Осика твердо решил стать жокеем, поэтому постановил не брать никаких денег и мчать к победе. Он признался, что в последнее время ставил в кассах на себя, немного разбогател на этом, тем более сейчас ему легче будет дождаться жокейской должности, но он боится и не знает, что ему делать. К Монике Гонсовской он пришел за советом, а если уж она пригласила человека, которому можно доверять, то есть меня, то он может и мне все рассказать.

Так вот, у Дерчика были какие-то фотографии. Абсолютно никто об этом не знал. Зигмусь Осика случайно стал свидетелем того, как он показывал эти фотографии кому-то чужому, этот тип вышел из директорской конторы, и они вместе пошли в конюшни Глебовского, а там Дерчик вытащил из кармана и показал целую пачку фотографий. Потом дал тому типу одну из них, и Осика собственными ушами слышал, как Дерчик сказал: «Сотенку, а не то в ментовку!» Тип прямо посинел. Больше подслушать не удалось, потому что Осику заметили и Дерчик рявкнул: «Ты чего тут шляешься?!» Зигмусь притворился, что ищет Лейбу, он из их конюшни, но его все равно прогнали. А вообще Осика уж готов признаться, это произошло совсем не случайно, он специально вынюхивал. И ему довелось слышать, как конюх Репы велел дать лошади воды. Лошадь – это был Лавр Черского – тогда пришла последней, на ней ехал Скорек. Конюх-то – пьянь и уголовник, но Репа при этом был, не вмешивался и не смотрел, сделал вид, что не слышит. Зигмусь этого совсем не мог понять, потому что лошадь Репы в этом заезде не шла. Только потом ему пришло в голову, что Репа выкинул какой-то фортель с чужими лошадьми. И теперь Осика не знает, что с этим всем делать. Молчать боится, но и говорить боится, потому что, раз Дерчика убрали, почему бы и его не убрать, а вообще-то все вместе ему очень не нравится. Он хочет ездить и выигрывать, а не придерживать лошадей, при этом еще и жизнью рискуя, и пусть ему умные люди скажут, что теперь делать.

Моника Гонсовская слушала все это в остолбенении и ужасе. Зигмуся Осику прорвало, и он изливал душу. Есть такой Эдя Севка, он тоже хотел ездить как следует, так его на кляч сажали, потому что на хороших лошадях у Двуйницкого Замечек ездит, и вот как-то раз наконец заслужил он коня. Три недели старался как черт, за полконюшни работу делал, Двуйницкий разрешил ему поехать на Фламинго. И ему устроили… Ровкович с Вишняком. Фламинго был лучшим конем в заезде, Эдя на нем выиграл бы как пить дать, так ведь оба за ним с первой секунды следили, не давали выехать вперед, вытолкнули на большую дорожку, еще и заперли. Тогда Доминика летела к финишу как хотела. Куда ей до Фламинго, но весь заезд специально ее дожидался, и только когда она вышла на финишную прямую, за ней поехал Ровкович. За последовательность дали двадцать пять, а триплет был примерно четыре миллиона. Севка на Фламинго пришел третьим, они его еле выпустили, и он Вишняка на Чарлинке обогнал не моргнув глазом. А потом Замечек над ним издевался: «И куда ты, фраер, лезешь, тебе только коз доить, ты ничего не понимаешь, не твое дело, кому выигрывать»… такие слова говорил! Все всех боятся. С жокеями конюший Репы все фортели заранее обговаривает, только ходят слухи, что это не конюший Репы, а сам Репа.

Слухи о Репе, который якобы еще с жокейских времен правил бал в мошеннических фортелях, ходили уже очень давно. Осика только подтвердил их. Я весьма ясно почувствовала, что ведение следствия мне не по силам. Новый элемент – фотографии Дерчика, этот шантаж, Репа со своим конюшим, ломжинская мафия, таинственный человек извне, связь Замечека со всеми этими делами, Карчак – Господи помилуй, для меня это слишком! Я испугалась, справится ли с этим вся варшавская полиция!

Зигмусь Осика смотрел на меня с предсмертной тоской и отчаянно домогался инструкций касательно дальнейшего поведения. Он вылез из общаги через окно и тайно примчался сюда, но ему все время кажется, что за ним кто-то следит. Он не знает, возвращаться ли ему, не знает, как вернуться, что делать дальше, а в пять утра ему начинать работу, подводить он никого не хочет, потому что работу свою любит. Так что теперь делать?

Идея возникла у меня немедленно, может, и странная, но наверняка безвредная. Я потребовала у Моники что-нибудь вроде пончо. Пончо не было, зато пригодился плащ, точнее, накидка от дождя с капюшоном. Я одолжила также парик ее тетки естественного, то есть седого, цвета. Осике я пока велела молчать, держать нос морковкой, а в нужный момент рассказать все полиции. Нужный момент и нужное место полиция выберет сама, чтобы не подвергать его лишней опасности. А пока что он обязан следить, слушать и не подвергать опасности жизнь и здоровье.

Моника была высокая, Зигмусь Осика – небольшой, в пелерине-дождевике он выглядел как черный призрак в одеянии со шлейфом. Из-под капюшона виднелись седые локоны. Мы вывели его под руки вместе с Моникой, и я сама готова была бы поклясться, что это ее тетке стало плохо. Подозрительных фигур, прячущихся поблизости, мы не заметили, я проверила, не едет ли кто за нами. Осика вышел там, где нужно, уже без накидки и парика, и пробрался на территорию общаги, как я надеялась, без приключений.

– Ужас какой, – сказала Моника на обратном пути. – И какое отношение ко всему этому имеет Завейчик, ведь два убийства… я ничего не понимаю. Кто-нибудь распутает это дело?

– Сегодня вышли на свет Божий всякие разные вещи, – утешила ее я. – Вы только про это никому не говорите, на всякий случай. Сейчас я сама устрою все доносы, мне страшно интересно, что из всего этого выйдет…

Спокойный вечер окончился тем, что любимый мужчина вылетел из дому, поскольку сенсацию насчет фотографий Дерчика он оценил весьма и весьма серьезно. Шансы услышать продолжение появились у меня только в понедельник.

В полдень я услышала горячие похвалы в адрес Еремиаша.

– Головастый мужик, – сказал с уважением Януш. – Он устроил все еще вчера вечером. Этого паренька, Янчака, действительно запер на ключ в ветеринарной лечебнице, а сам пошел в общежитие, нашел Мартина Дальбу и взял у него шприц. Притворился, будто ищет спирт, который якобы кто-то у него украл, и провел следствие среди пареньков. По-моему, никто не сориентировался, какой парень ему на самом деле был нужен, то есть человек сделал всю работу за Юзю Вольского. Этот Дальба ему признался во всем, даже шприц отдал с облегчением, а кроме того, сказал, что знает тех двоих, что выводили коней. Один из них бросил шприц на землю – Дальба как раз его и поднял, – а второй забрал шприц с собой. Мы еще не знаем, что тот, второй, со своим шприцем сделал, мог ведь бросить в огонь в кузнице – и привет. Это одноразовые шприцы, пластиковые…