Иоанна Хмелевская - Стечение обстоятельств

Весь день я ломала голову над этим, а вечером, около семи, кто-то позвонил в дверь. Это был незнакомый молодой человек, очень симпатичный и очень взволнованный, хотя и старался изо всех сил казаться спокойным. Представился — подпоручик Анджей Вербель.

Через всю жизнь пронесла я симпатию к органам порядка, симпатия сохранилась, невзирая на смену названий этих органов, но вот время для визита их представитель выбрал, на мой взгляд, не самое удачное. Сердце тревожно забилось. Я пригласила молодого человека войти и с волнением ожидала, что он мне скажет.

— Можно задать вам несколько вопросов? — вежливо поинтересовался нежданный гость вместо того, чтобы самому что-то сказать.

Тем не менее я согласилась.

— Пожалуйста. Хоть несколько десятков.

— Тогда разрешите задам первый. Вы знаете, чья это сумка?

И он предъявил мне большую дамскую сумку из кожи бежевого цвета, на длинном ремне, весьма поношенную. Ремешок еле держался, хотя пришить его было совсем не трудно, замок-молния зацепился за подкладку и не закрывался полностью. Я встревожилась еще больше и вынесла из другой комнаты свою сумку, которую, в свою очередь, предъявила представителю власти. Сумка оказалась точной копией первой, с той только разницей, что ремешок только начинал отрываться, а молния вообще нормально работала, — Если бы не эта сумка, я бы на ваш вопрос ответила — «моя». Но моя вот она, дома. А второй такой же у меня никогда не было. Вы считаете, что я должна знать хозяйку вашей сумки?

— Я спросил: вы знаете, чья это сумка? — терпеливо повторил свой вопрос симпатичный полицейский.

Тревога во мне теперь уже полыхала пожаром. Я тут же решила ото всего отпираться.

— Нет, понятия не имею, чья она может быть. Разве что попытаться путем дедукции... И исключения. Исключить надо всех женщин, которые одеваются в красное, синее и вообще яркие цвета. Отпадают также женщины аккуратные, ведущие упорядоченный и размеренный образ жизни... А что было внутри?

Молодой человек молча вынул из кармана и вручил мне ксерокопию длинного перечня содержимого сумки. Знакомясь с ним, я чуть не потеряла голову, настолько сильно было ощущение, что хозяйкой второй сумки тоже была я сама. Чтобы обрести душевное равновесие, я в панике взглянула на свою — нет, вот же моя, стоит рядом! А может, не моя? Открыв свою сумку, я извлекла из нее такие привычные, можно сказать, родные предметы: несколько конвертиков с цветочными семенами в целлофановом пакете, пузырек перекиси водорода, целую пачку писем, которые все не было времени прочитать., . Нет, моя сумка! Значит, эта... И тут мне опять стало плохо, ведь обычно такие предметы предъявляют, когда находят неопознанный труп и требуется его опознать!

Стараясь изо всех сил взять себя в руки, я по возможности спокойным голосом стала давать показания:

— Если бы не очевидный факт, что моя сумка у меня дома, я бы готова была утверждать, что предъявленная вами — моя. Ибо я из тех женщин, что одеваются в бежевые тона, не очень аккуратна, не веду размеренного образа жизни и всегда ноту с собой разные нетипичные предметы.

Возможно, услышав, что хозяйка сумки не я, представитель власти пожелал убедиться, что я вообще существую, потому как попросил меня предъявить ему свой паспорт. Как известно, мой паспорт вместе с другими документами находился в злополучном портмоне, забытом у Марии. Молодой человек не был формалистом и, услышав о том, что паспорта у меня в настоящий момент нет под рукой, согласился взглянуть на любой другой документ, лишь бы там была фотография. Интересно, откуда я возьму ему какой-то еще документ? Молодой человек вежливо ждал, я подумала и извлекла из шкафчика коробку со старыми бумагами. Среди них обнаружился профсоюзный билет двадцатилетней давности. С фотографией. Он внимательно ознакомился с документом и, возвращая его мне, тяжело вздохнул:

— Вы ни капельки не изменились. А надо сказать, что на той фотографии я не только была моложе на двадцать лет, но вообще на себя не похожа. Ох, неспроста он делает такие комплименты! Видно, дело очень серьезное. А может, просто у него слабое зрение? Тем не менее я решила ему подыграть:

— Вы правы, с возрастом я только молодею. Если не ошибаюсь, вас привело ко мне какое-то чрезвычайно важное дело, а сумка — только предлог?

— Нет, отнюдь не предлог, а очень важное вещественное доказательство. Ага, пока не забыл, мне надо снять отпечатки пальцев...

Я не возражала. Вымыв руки после окончания процедуры, я вернулась в комнату и поощрительно произнесла:

— Ну?

Молодой человек с грустью признался:

— Относительно сумки, похоже, мы с вами ни до чего не договоримся. Тогда разрешите следующий вопрос: вы знаете Миколая Торовского?

Вот, пожалуйста, я оказалась права! Надеюсь, мне удалось скрыть потрясение, которое я испытала.

— Знаю.

— Расскажите о нем все, что знаете, откуда знаете, с какой стороны знаете, кто вас познакомил, что это за человек. Вообще все, что можете о нем сказать.

— Да в общем-то немного, — холодно ответила я. — Миколай Торовский относится к тому сорту людей, о которых я ни словечка не скажу, пока не узнаю, в чем дело. Он настолько мне несимпатичен, что я легко могу нанести ему непоправимый вред, выставив отрицательную характеристику. А он такого не простит, и даже представить трудно, какова будет его месть. Уж лучше я помолчу.

— Можете спокойно говорить все, что о нем думаете, он никогда и никому уже не сможет отомстить.

— Матерь Божия, так он... Он мертв? Подпоручик не выдал служебной тайны и лишь молча смотрел на меня, причем в его взгляде решительно ничего не отразилось — ни подтверждение, ни отрицание, дескать, сама понимай как знаешь.

Несколько заторможенная предыдущими событиями, моя способность соображать энергично стряхнула с себя ненужный балласт и стремительно принялась за дело. Если Николай мертв... Если... Езус-Мария, что с моей невесткой?

Сейчас я не очень даже старалась скрыть от полицейского охватившее меня волнение. Я имела право быть потрясенной при известии о смерти знакомого. Если бы последний погиб естественной смертью, вряд ли бы меня посетил представитель власти. Значит, Миколай убит.

— Миколай убит? Когда? Да скажите же хоть что-нибудь!

— Немного погодя.

— Так, понятно... Господи Боже мой... Никак не удавалось логично осмыслить услышанное, я молчала, а в подпоручика явно вселялась надежда.

— Так вы что-то знаете о смерти пана Торовского? Вы кого-то подозреваете? Так я ему и сказала, разбежался...

— Человек сто, — пробурчала я, все еще пытаясь упорядочить хаос в голове. — Он умел вызывать ненависть людей и делал это уже с четверть века, не меньше. А кроме того, я не знаю, кто был его последней пассией, кого из любовниц он бросил последней и какой характер у этой бабы... А что, это ее сумка?